Олег Вихлянцев - Стукач

Надоело Барсуку ходить на вторых ролях. Ну подумаешь, смотрящий барака [54]! В колонии-то все равно держит верх этот старый хрыч Лелик. И его слово – закон для других. Давно пора поменять его. Соленый, если бы остался в зоне, не преминул подставить ножку ветерану лагерей дяде Лене Прибаеву.

Но Соленый ушел в рывок. И это очень хорошо. Теперь Барсуку состязаться не с кем. Надо только свалить этого старого пердуна. Свалить в могилу. Тогда и подогрев из общака напрямую к Барсуку пойдет, и вообще, авторитет в воровском мире поднимется. Как же! Такую падаль

развенчал! Это ж сколько лет Велик корешей своих легавым сдавал? Не-е-ет! Пришла пора расплатиться за все. От таких мыслей в горле у Барсука запершило. Он подавился сгущенкой и громко закашлялся. А когда' успокоился, повернулся к Прибаеву, который по-прежнему лежал неподвижно и делал вид, что сладко дремлет.

– Дядь Лень! – впервые за все время совместной отсидки Барсук назвшт Лелика не лагерным погонялом, а его настоящим именем.

Волна ропота прокатилась по бараку. Все поняли: НАЧАЛОСЬ! А Лелик продолжал прикидываться спящим.

– Товарищ Прибаев! – вторично и уже с не прикрытым издевательством окликнул его Барсуков.

Несмотря на преклонный возраст и скрипящие кости, Лелик вскочил с койки как ошпаренный.

– Че надо тебе?! – озверело уставился он на Барсука, вцепившись сухонькими, костлявыми руками в коленки. – Че привязался?!

– Базлан к тебе народ имеет, – осклабился Барсук. – Грядет правилка тонкая.

– Кто править будет?! – кисло-насмешливо воззрился на него Лелик. – Уж не ты ли, сявый?!

Стерпев пренебрежительное обращение, Барсук лишь опустил ноги с койки и сунул их в тапочки.

– Угадал. Я, – ответил он как ни в чём не бывало. – Больше, сам знаешь, некому. Соленый на воле. Только я и остаюсь. Да и править нечего. Спросить – можно. А дальше о тебе люди похлопочут. Спрошу – ответишь?

– Спрашивай, – произнес Лелик, глубоко и хрипло выдохнув, и глаза его подернулись слезливой дымкой отрешенности от всего, что сейчас здесь будет происходить.

– Сквозняком занесло стукача в хату. Не ведаешь, кто таков?

Лелик вскочил на ноги, отрешенности как не бывало. Картинно повернулся сначала к созерцающим зекам, а потом вновь к Барсуку и – разорвал на груди робу, показывая впалую, сплошь изукрашенную наколками грудь.

– Да я!.. – задохнулся он в порыве бешенства. – Я лагерный клифт [55]примерял, когда ты не родился!!! Меня короновали при Урицком! Век воли не видать!

Не зная, что сказать дальше, он вырвал из кармана «перо», очень похожее на то, что было сейчас в руках Барсука, и принялся полосовать себе внешнюю сторону левой руки. Наконец энергия его иссякла, и он устало опустился на место, хрипло дыша и время от времени подкашливая. С пораненной его руки на пол стекали струи крови, но Лелика это заботило мало.

– А под клифтом твоим не ментовские погоны?.. – зловеще задал вопрос Барсук и, медленно поднявшись, приблизился к старику, держа финку перед собой и поводя ею из стороны в сторону…

Савелий вышел из цеха, а беглый зек Соленый погрузился в тяжкие раздумья.

Татуировка на его груди не осталась незамеченной Савелием, а это могло повлечь за собой самые нежелательные последствия. Это ломало вообще все планы Данила Солонова: отсидеться в Ургале и при первом удобном случае приобрести себе надежные документы, чтобы потом навсегда покинуть Хабаровский край. Глазастый и сварливый Савелий стал опасен.

По всему выходило, что жить работяге на этом свете осталось совсем недолго. И чем меньше – тем лучше. Осталось лишь покумекать над тем, как замочить придурка, не бросив на себя и тени подозрения со стороны окружающих.

Соленый, родившийся и выросший в тайге, решение нашел скоро. Он покинул лесопилку, но пошел не в поселок, а чуть ниже. Туда, где расстилалась до горизонта непроходимая марь. У самых болот остановился, высматривая в скудной растительности нежные бледно-зеленые побеги ягеля и мшистую поросль, что только и могла выжить на загнивающих почвах или соседствующих по природному недоразумению землях вечной мерзлоты.

Поползав на четвереньках с десяток минут, он набрал пучок одному ему известных трав и аккуратно сложил их в карман куртки. Далее его путь лежал к лесу, раскинувшемуся левее.

Травка была чуть повыше болотной и посочнее. Отряхнув с нее крохотные налипшие комочки земли, Соленый сунул пучок себе в рот и тщательно пережевал. Проглотив лишь сок, он сплюнул остатки перемолотой челюстями травы. Затем вновь набрал такой же. Отделил от лежащей в кармане – болотной – небольшую часть и перемешал ее с лесной. Протер смесь в ладонях и снова принялся старательно жевать. На этот раз все проглотил, скривившись от неприятного вкуса.