Юлия Латынина - Бандит

— Шакуров слушает.

— Сашка, ты?

— Вале… — Без имен. Ты знал, что со мной будет у Иванцова?

— Я, честно, не знал. Клянусь тебе, я…

— Почему он это сделал?

— У него украли сына.

— Слушай меня внимательно, Сашок. Помнишь, где тебе Лесик нос разбил в девятом классе?

— Еще бы!

— Подъедешь на тачке к этому месту в половине седьмого. Оставишь ключи в бардачке и уйдешь. Если тачки не будет перед твоим домом через сутки — подавай заявление об угоне.

И в трубке послышались короткие, противные гудки. Шакуров схватил проклятый аппарат и чуть не расшиб его о стенку. Но телефон был дорогой, made in Japan, Шакуров выбирал его в подарок одному чиновнику, а чиновника вдруг уволили, и надобность в телефоне отпала. Шакуров вовремя одумался и опустил аппарат на тумбочку. Машину! Машину этому сумасшедшему! Две машины он угробил за неполных 24 часа, теперь ему нужен пикапчик. Он хоть соображает, в какое положение ставит своего друга? Следователь уже угрожал обвинением в соучастии. Он сам под мечом ходит! Шакуров молча открыл дверцу холодильника и нашарил там бутылку бренди.

А через час в дверь шакуровской квартиры позвонили.

— Кто там?

— Прокуратура.

Шакуров отомкнул дверь. Однако на пороге стоял не тот следователь, что его допрашивал, а другой, — толстый армянин. — Аршаков, — сказал тот, — Вазген Аршалуисович. Я вас попросил зайти ко мне, а вы так и не смогли этого сделать, вот уж, извините, сам пожаловал.

Шакуров молча посторонился, пропуская следователя в маленькую кухню, залитую ослепительным июльским солнцем.

На клеенчатом столе красовались заморские фрукты в плетеной корзинке, печенье и аккуратно нарезанные ломтики белого хлеба. Там же стояла початая бутылка заморской водки, и Аршаков сразу отметил три вещи: во-первых, хозяин хотел напиться; во-вторых, дома не нашлось другого зелья, кроме как в давно початой четырехугольной бутылке дымчатого стекла: в-третьих, хозяин еще не напился.

Аршаков с немедленным вожделением уставился на еду, но Шакуров был так растерян, что даже не заметил взгляда следователя. — Нельзя ли чаю, — кашлянув, спросил Аршаков, — знаете, такая жара.

Шакуров засуетился вокруг гостя.

Через минуту Аршаков с наслаждением щипал белую булку, запивая ее горячим, темно-янтарного цвета чаем.

— О чем вас спрашивал Миклошин?

— Спрашивал, давно ли я знаю Нестеренко, почему я привел его к Иванцову, почему Иванцов дал ему кредит.

И давно ли вы знаете Нестеренко?

— Мы школьные приятели.

— А больше ничем он не интересовался?

— Спрашивал, вымогал ли Нестеренко у меня деньги.

— И?

— Я ответил, что нет.

— И что тогда?

— Тогда он сказал, что я — главный рэкетир, который стоял за спиной Нестеренко.

Аршаков критическим взглядом окинул хрупкого, голубоглазого молодого человека, с глазами, перекатывающимися под тонкой дужкой очков.

— Иванцов, защищая меня, рассказал какую-то чушь, что, мол, Нестеренко тоже вымогал у меня деньги и что часть денег, данных Иванцовым, принадлежала мне. Миклошин спросил, так ли это.

Аршаков хмыкнул.

— Миклошин, значит, не спросил, почему вы были в кабинете, а сразу рассказал вам про объяснения Иванцова?

— Да.

Глаза Аршакова при этом известии сверкнули, как тормозные огни автомобиля, узревшего неожиданный дорожный знак.

— Ему мало того, что заявил Иванцов, — сказал Шакуров, — он пойдет ко всем приятелям Валерия и станет от них требовать показаний о вымогательстве, угрожая обвинением в соучастии.

— Вы дадите эти показания? — Не знаю.

— Где сейчас можно найти Нестеренко? — Не знаю.

— Он звонил вам? Сообщал что-то?

— Нет. — Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.

Шакуров в ужасе отдернул руку.

— Я не знаю, где Нестеренко!

— А с кем он повздорил, знаете?

— Нет. — Вы совсем не умеете врать, Александр Ефимович. И как вы только делаете деньги?

— А я не на вранье делаю деньги.

— С кем повздорил ваш друг?

— Почему я должен вам верить?

— Хотя бы потому, что я отпустил Нестеренко, когда любой из моих коллег был бы рад посадить несомненного убийцу. У нас, знаете ли, план по раскрытию преступлений, о чем начальство мне и напомнило полчаса назад.

— А если я скажу, Вазген Аршалуисович, что вы выпустили Нестеренко затем, чтобы утопить его с головой. Если б вы его не выпустили, я бы нанял ему адвоката, и его бы оправдали, — а вы его выпустили, и теперь он в розыске как особо опасный преступник!

Аршаков помолчал.