Юлия Латынина - Бандит

— Ничего. Мало ли с кем Валерий мог подраться.

— Вам известно, что Нестеренко требовал дань с лоточников и торговцев? Неоднократно являлся героем рыночных скандалов и потасовок?

— Нет.

— Вас не смущало количество людей и лоточников, оказавшихся под его покровительством? Вас не смущало, что некто Вилде через два месяца деятельности кооператива предложил Нестеренко стать совладельцем его кафе?

— Я знаю, что Валерий защищал этих людей от рэкета.

— Ах, защищал? — иронически протянул следователь.

— А он не говорил вам, во сколько им обходится эта защита, в твердой валюте?

— Нет.

— А сколько он требовал у вас? — Ничего. — Подумайте лучше, гражданин Шакуров.

— Ничего!

— Может, он с вами еще и делился, как с соучастником?

— Что?!

— Вас не смущает, гражданин Шакуров, тот факт, что истинные главари рэкета обычно остаются в тени, заведуя операциями из прекрасного далека? А Нестеренко был слишком активен. Лично в морду, лично туда-сюда… Следствие будет искать человека, который стоял за спиной Нестеренко. Человека, так сказать, белой сборки… Того, например, кто его привел к Иван-цову.

Шакуров даже привскочил: — Вы… вы…

— Сядьте, гражданин Шакуров.

Шакуров бессильно опустился на стул.

— Мы не дадим всяким рэкетирам шастать по нашей земле. Мы посадим Нестеренко! Показательный процесс устроим! И добудем сведения не у одного Иванцова, а у всех, кто платил твоему дружку. Не будешь на этом процессе свидетелем — пойдешь как подсудимый. Понятно?

Шакуров заплакал.

— Ты мне тут болото не разводи, — заорал Миклошин, — раньше надо было думать, бизнесмен херов! Кто из вас главнее — ты или Нестеренко? Почему Нестеренко ходит так, а ты — с телохранителем?

— С каким телохранителем?

— С Максимом Сысоевым! Что он делает в твоей квартире третьи сутки?..

— Ничего! Он с женой поссорился!

— И этот с женой? Что это у вас, кооператоров, мода завелась, с женами ссориться? Небось пока была советская власть, так мирно жили, а как деньги завелись, так на стороне стали трахаться?

Шакуров сидел, закрыв лицо руками. «Боже, во что я влип», — вертелось в его голове.

Миклошин шваркнул на стол лист бумаги: — Пиши, настоящим признаюсь, что Нестеренко вымогал у меня деньги в размере…

— Это не он вымогал!

Вытянутое лицо Миклошина вплотную приблизилось к Шакурову. — Не он? А кто же?

Шакуров молчал. — Вы хотите сказать, Александр Ефимович, что деньги вымогал не сам Нестеренко, а один из его рабочих? Сысоев? Даржиев?

«Сысоев — это кто? — мелькнуло в мозгу Шакурова. — Ах, это Максимка…»

Голос Миклошина внезапно стал мягким, почти бархатным.

— Я понимаю вас, Александр Ефимович, — воркующе проговорил следователь, — Нестеренко еще на свободе, вам страшно за себя, за жену, с которой вы якобы поссорились… Но хоть о его сообщниках вы можете показания дать? Написать, что деньги у вас вымогали Сысоев, Даржиев и Крепа? А? И я вас отпускаю домой. А иначе вас, дорогой Александр Ефимович, ждет ночь с уголовниками, и на вашу встречу в три ноль-ноль вы наверняка не успеете… Ну? Сысоев, Даржиев и Крепа. Три имени.

Шакуров был настолько измучен, что предложение Миклошина внезапно показалось ему наилучшим выходом. В конце концов, так он не сдает Нестеренко! А Крепа — Крепа действительно какой-то приблатненный, гнать его надо было из кооператива…

Через полчаса Александр Шакуров покинул кабинет, оставив заявление о том, что его рэкетировали трое рабочих кооператива «Снежокъ».

Миклошин остался в кабинете, ласково поглаживая исписанный лист. До сих пор Валерия Нестеренко можно было обвинить лишь в ношении оружия и вымогательстве денег в размере тридцати тысяч долларов у Юрия Иванцова, директора ТОО «Аврора».

Теперь Нестеренко проходил как глава банды. По крайней мере трое из его рабочих тоже значились вымогателями. Дело выходило на новый уровень. Заявления Шакурова было достаточно, чтобы добиться ордера на арест этих троих и всех, у кого мог скрываться Нестеренко.

В общем-то Миклошин считал, что он неплохо вывернулся. Вместо поганого и очень неприятного расследования о превышении меры допустимой обороны и неправомочном применении огнестрельного оружия, которое треплет погоны и нервы, Миклошину светило куда более приятное дело — о расследовании деятельности крупной бандитской группировки. Шутка ли — храбрый следователь замахнулся на организованную преступность! Это пахнет не только восторгом газетчика! Это пахнет новой звездочкой на погоны! Это пахнет новым назначением — говорят, скоро сделают управление по борьбе с организованной преступностью — туда бы! Миклошин сердцем чуял, что там можно будет развернуться — всласть! Подумаешь: Шерхан, уголовник, даже не вор в законе, с десятком качков и «мокрым» «ТТ», держит в страхе целый спальный район. А новое управление, с омоновцами и автоматами? Вот это будет «крыша»! Вот это будет банда! Вот это будет своего рода центральный банк по сравнению со всеми коммерческими меняльными лавками! Железной метлой всех бандитов из Москвы повыметем, ни крошки пирога им не оставим! Шерхан и не подозревает, кого он растит. Не шавку он растит, а конкурента…