Николай Иванов - Чистильщики

— Слушай, что ты такой гордый? Не мешает в жизни?

— Зато гордые могут оставаться свободными и независимыми. А это для меня важнее.

— Но я ведь от чистого сердца, в знак признательности, а не…

— У нас нормальные деловые отношения, — продолжал упрямствовать Трофимов. Впрочем, усилий для отказа ему прилагать не приходилось: крутился себе и крутился у стола. — И пусть они остаются такими же.

Если Богдановича в голосе телохранителя поразила убежденность в своей незыблемой правоте, то в себе он снова отметил неприятные штрихи: охранник продолжает ставить условия, и он вынужден в который раз подчиниться им…

— Выпьем, — сминая раздражение, потянулся он к бутылке. — Только смотри, чтобы успел заработать. А то вот возьму и махну жить в Австралию. Почему-то захотелось туда.

После первой, без тоста и обязательств, рюмки Богданович тут же наполнил по второй. Придерживая свою стопку за разлапистое донышко — прием из фуршетной практики, когда в одной руке нужно удержать и тарелку, и бокал, — прошелся по комнате. Остановился у серванта, заполненного в большинстве своем книгами по Востоку. Перед ними лежала косичка с вплетенной красной лентой, и Богданович даже потрогал ее пальцами — настоящая. Повернулся к телохранителю.

— Если верить легенде, красная нить ведет к золоту Колчака, — пояснил тот.

— Куда?

— К монастырскому тайнику, где в двадцатых годах последними белогвардейцами спрятаны остатки царского золота.

— А почему ты тогда здесь, а не там?

— Не особо верю. Да и не так все просто, как кажется на первый взгляд.

— Не-ет, расскажи, — Богданович вернулся в кресло, обновил в рюмках спиртное.

— Было бы что, — махнул рукой Максим.

— Не-ет, я здесь гость, а гостю нельзя отказывать, — продолжал настаивать Богданович.

Скорее для того, чтобы завершить неожиданно возникшую тему, Трофимов быстро проговорил:

— Где-то между Владивостоком и Хабаровском действовал в свое время мужской монастырь, через подземные ходы которого колчаковцы уносили остатки золота своего атамана. Чтобы оторваться от красных, пришлось несколько ящиков со слитками замуровать под землей.

— Откуда знаешь? — Богданович и не пытался скрыть волнение и заинтересованность. Осторожно проверил: — Наверное, сказки.

Телохранитель пожал плечами: может, и сказки.

— Говори-говори, — не желал расставаться с тайной гость.

Максим опять пожал плечами, потом как о ненужном лично ему рассказал:

— Человек, который прятал золото, отдал мне перед смертью свою косичку с обозначением тропы.

— Слушай, едем в Хабару! — Богданович перевел взгляд на сервант. Даже вновь встал, чтобы убедиться в наличии косички.

— А как же Австралия? — Трофимов отпил глоток, дотянулся до апельсинной дольки. Издали с прищуром посмотрел на президента. Как легко взять богатого в руки…

— Успеем, — уже начал распоряжаться будущим Юрий Викторович. — Уезжать нужно с деньгами, нищих нигде не любят.

— Спасибо, но… Я люблю и признаю реальности. Тем более, что вместо монастыря там сейчас военный санаторий и что-то сверхсекретное противовоздушное. Я уже узнавал. Не подпустят и близко.

— Жаль, — Богданович на этот раз даже приподнял косичку за замасленную ленточку. — А то бы в один присест… Ладно, где спать уложишь, начальник?

— Вам — на диване.

— А ты, конечно, как гордый и деликатный, — на полу?

— Не привыкать. На этот случай у меня спальный мешок имеется. Извините за неудобства, но… лучше проснуться живым на помойке, чем навеки уснуть в шикарном гробу. Так говорил один мой знакомый в спецназе, простите за натурализм.

— Ничего, я полностью согласен с вашим другом. — До президента наконец дошло, что Трофимов так и не принял сближения, и он вернулся к традиционной форме общения. — Да, и насчет списка потенциальных врагов и конкурентов. Вы правы, его обязательно нужно составить. Утром займемся.

Перед сном Богданович еще раз, но теперь уже тайно, когда Максим умывался в ванной, внимательно осмотрел косичку. Даже провел пальцем по красной ленточке, то подныривавшей под пучки-реки, то тянущейся по одному краю, то перехватывающей сразу всю косичку. И долго потом ворочался.

— Непривычно? — почти угадал Максим.

Юрий Викторович чистосердечно соврал, тут же поверив в придуманное:

— Кот дома один. Не впервой, конечно, ему, но каждый раз жаль. Надо кому-то отдать, что мучить живность. Возьмешь? — Он продолжал чувствовать и считать себя хозяином и потому путался в обращениях.