Сергей Зверев - Разборки дезертиров

Я вышел в дождь, забрался в грузовик и сидел, отсчитывая удары сердца. Поехал домой. Наш барак еще не снесли. Такое ощущение, будто я отсутствовал дома половину сознательной жизни. На звонок никто не реагировал. Но ключ, как всегда, был прилеплен жвачкой к днищу почтового ящика. Я машинально пропихнул мизинец в дырочку – не было корреспонденции. Вытянул с трудом – как обычно. В квартире было пыльно, душно, не прибрано. Любимое домашнее животное – чучело совы – косило печальным глазом. Шкаф Натальи стоял нараспашку, вещей заметно убыло, на столе записка прыгающим почерком: «Прости, Мишутка, уехала к маме. Даже не знаю, вернусь ли. А была ли у нас любовь?.. P.S. В холодильнике щи».

Какая же это любовь? Это увлечение. Проходит, как насморк, через две недели, а мучаемся полжизни. Записка датировалась днем, когда я уехал. Трудно было обвинять Наталью в черствости. А что касается щей, то я мог представить, во что они превратились за четырнадцать долгих суток…

Глотая ком, я спустился к машине, отправился к Валентине. Дорогу развезло – по такой слякотище на простой легковушке в этот частный сектор не проедешь. На грузовом «Мицубиси» – можно.

Я стучал в дубовую дверь, как робкий почтальон. Стоял и ждал, теряя терпение, пока отомкнутся запоры. На ней была игривая ночная сорочка, надетая задом наперед. Вся всклокочена, взъерошена. Смотрела на меня с суеверным ужасом – как на мертвеца, вернувшегося в мир живых. Ну, вернулся.

– Мишулечка… – Слова с трудом выкатывались из горла. – Но ты же… умер… Ваши поиски прекращены, уже направлены заявки на компенсации…

– А что, – прохрипел я, – нормальное человеческое состояние. В дом-то пустишь мертвеца?

– Проходи, – она нерешительно отступила в сторону. – Только прости меня, Миша, я сегодня… не одна.

Как трудно ей дались эти два несложных слова: «не одна». Желание входить решительно пропало.

– Ладно, – улыбнулся я, – не стоит нервничать. Удачи, Валентина.

Развернулся и шатко двинул прочь.

– Постой…

– Да ладно… – Я снисходительно отмахнулся. И так придется бедной вплоть до будильника грызть подушку, на работу явится разбитая, все будет валиться из рук…

Я забрался в машину, обнял рюкзак, в котором, по самым скромным меркам, оставалось полтораста тысяч долларов. Можно застрелиться. В «стечкине» как раз какие-то патроны. Всеми сразу и застрелиться. Можно выспаться, явиться послезавтра на работу, рассказать прокурору Колесникову страшную сказку, деньги сдать государству и спокойно ждать, пока в окно влетит случайная граната (а заодно к Колесникову, Булдыгину и его благоверной Алевтине). Можно восстановить утерянный в Каратае паспорт и пожить у паспортистки Клавы (Клава будет рада), уехать подальше, купить квартирку в большом нарядном городе и молчать, как рыба, до конца дней…

Я сидел в машине, смотрел на приборную панель, испускающую бледное свечение, на затянутое тучами небо и не мог представить, чем буду заниматься через несколько минут. Одно я знал наверняка – что бы я ни сделал, это будет тяжело, грустно и ошибочно.

Так уж небо в этот год распорядилось…

Мокрый снег валил густыми хлопьями. Машины нетерпеливо гудели, буксовали в снежной каше. На перекрестке образовался затор. Светофор вышел из строя, регулировщики еще не подоспели. Царил хаос. Подержанная иномарка смяла бампер помпезному внедорожнику – и движение окончательно встало. Над центром города завис тоскливый вой клаксонов…

Мужчина в неприметной утепленной куртке сунул в карман пачку сигарет, кивком поблагодарил продавщицу. Оторвался от киоска, глянул в соседствующую витрину Дома книги. Ничего вразумительного в ней не отражалось, кроме нудно падающего снега. Но ощущение под левой лопаткой было до отвращения знакомо. Он поднял воротник, сунул руки в карманы и медленно побрел по проспекту к запруженному перекрестку. Распахнул дверь кафе-мороженого, вошел внутрь, обстучал ноги об решетку. Он стоял в небольшом вестибюле. Слева раздевалка для желающих, справа спаренный туалет, напротив – вход в зал. Он направился в санузел, оставил дверь приоткрытой.

«Хвост», как и следовало ожидать, не оторвался. Возник мужчина – с «идеальным» незапоминающимся лицом, в шапочке с козырьком, покосился по сторонам. Подсматривающий напрягся – время спрятаться в кабинке, в принципе, оставалось. Но «филер» решил не тратить время попусту, направился прямиком в зал. Мужчина покинул санузел, уступил дорогу женщине в усыпанной бисером кофточке – она выходила из соседней двери. Дама бросила на него оценивающий взгляд охотницы, удалилась в зал, зловеще покачивая бедрами. Обернулась на пороге. Пустяк, а приятно – не столь он еще никудышен.