Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Севастьянов подмечал, что насторожил появлением со­трудников торгпредства. Попадая в оперативный зал, чувст­вовал: в разговоре пауза, тему меняют. Однажды из-за не­ плотно закрытой двери кабинетика инженера по автомобилям донеслось:

— Васильевское воровство не доказано! Чего трепать зря... И Севастьянов никакой не блатной. Поймали бы — сидел...

Он много гулял после работы. Неторопливо брел по Стэмфорд-роуд, которую в прошлом видел лишь из маши­ны, в сторону комплексов «Марина-мандарин», «Ориентал» и «Пан Пасифик», где продолжал прогулку, поражаясь изо­щренной технологии строителей и инженеров. Его подавля­ла мысль, что дома даже немногие избранные не имели подобного или, заказывая здания для таких же целей, не поднялись до столь высокой культуры комфорта и фантазии. Или не решились нанять людей с достойными замыслами.

На Робинзон-роуд, Батарейной, у биржи, в других местах делового Сити каждый небоскреб, всякая банковская контора и любая дверь с электронным запором, бельма компью­терных экранов за стеклами — вершина, пик, на которые забрался управленческий прогресс, напоминали о том же. Не мог он не сопоставлять этой жизни, подчиненной четырем богам.-— удобству существования и деловой целесообразно­сти, электронной вооруженности и легкой свободе в дейст­виях внутри этих контор, со своей, в Москве и торгпредстве.

Нет, не окружающее благополучие вызывало горечь в минуты сопоставлений. Севастьянов неумел завидовать. Но не мог он даже в воображении нанести сингапурский техно­логический иероглиф на свое знание родных порядков. Не впихивались в кресло у компьютера Людка Семейных и по­мощница генерального, считавшая вместе с завхозом вер­шиной прогресса очищение «предбанника» от стульев для ждущих приема. Для ждущих дела. Как ждал Севастьянов ответа на свое дело. Ждал, свирепея от власти впаянной в нем оглядки... И сколько ни пытался он приложить к виденному здесь, за границей, отца, мать, матроса Волжской флотилии Михаила Никитича, Алямса, безрукого дядьку Галина, Вельку с сорванными погонами, Олю, Клаву, смерть Василь­ева, милиционера-собаковода и пенсионера Василь Василича и еще многих российских людей, знакомых по прошлой и нынешней жизни дома, ничего из этого не выходило.

... В тот дождливый день Севастьянов брел по набережной Елизаветы. На парапете скакали черные индийские скворцы, ловившие желтыми клювами капли мелкого дождичка. Один таскал соломину. Белый цементный лев, символ Син­гапура, изрыгал из пасти фонтан в залив Марина-бей. В коричневом сампане согнутый китаец безостановочно, слов­но заводная игрушка, выплескивал красным черпаком до­ждевую воду за борт. Бриз доносил с гнездившихся у при­чальных свай джонок запах сушеной рыбы, соевого соуса, прелых фруктов, разваренного риса и пролитого горючего.

На мосту Андерсена он понял, что ни дня, ни часа коле­баться и трусить больше не в силах.

Перейдя мост, Севастьянов миновал корпус «Шанхайско-Гонконгского банка», здание «Тихоокеанской страхо­вой» и небоскреб «Банка четырех океанов», разыскал в скве­ рике будку телефона-автомата. Номер, по которому несколько лет названивал по поручениям Васильева, ответил сигналом «занято».

Он повесил трубку.

Под баньяном, пережидая дождь, рассаживались на траве школьницы-индианки, подтыкая под жилистые ноги фор­менные мини-юбки.

Судьба испытывала. Давала время подумать.

Колебаний Севастьянов не чувствовал.

Адвокатская контора «Ли и Ли» не сменила секретаря в приемной Ли-старшего. Голосок тамилки, хрупкий и тихий, привычно донесся к Севастьянову

— Бюро адвоката Ли. Добрый день. Чем могу помочь?

— Добрый день, мисс Сулачана, — сказал Севастьянов. — Говорит Севастьянов из русского торгпредства. Как пожива­ете?

— О! Господин Севастьянов! О! Как поживаете? Столько лет! Вам назначено?

— Нет, не назначено, к сожалению... Возможно, мэтр Ли выкроит полчаса в конце рабочего дня? С вашей помощью, конечно, мисс Сулачана...

— Вы неисправимый подлиза, господин Севастьянов... Сейчас три пополудни... Четыре тридцать... Пять пятнад­цать... Секунду!

Звуки умерли в трубке. Она переключилась на шефа.

Но страх в нем сидел. Страх перед «своими». За предпри­нимаемый несанкционированный начальством шаг. Строго говоря, спроси он разрешения... Разрешения у кого? У торг­преда, который бы выслал от греха подальше ближайшим самолетом? У Семейных в Москве?

Васильевских высказываний, которые бы укрепили в на­мерении, относительно подобных обстоятельств на память не приходило.