Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Випол ухмыльнулся, заметив, как начальник задергал под столом сверкающим полусапогом на «молнии». Капитан недолюбливал, как он говорил, умников из университетов. Начальником участка Лумпини назначили как раз такого. И по его приказу караульный заставлял заключенных петь, поскольку песни отвлекали от мыслей о предстоящем допро­се и мешали готовить новые порции лжи... Это объяснение капитан теперь и выслушивал.

Впрочем, Виполу это тоже не нравилось. В тюрьму сажа­ют не для спевок.

— Юнкер приводил детали по обыску, произведенному в номере русского человеком из фирмы «Деловые советы и защита»? — спросил капитан.

— Юнкер донес, что агент получил от коридорного шпильку, которую подобрала горничная, прибиравшая но­мер. Шпильку для волос. Вещица не стоит внимания, если бы ее потеряла девица доступных достоинств, приведенная из бара. Но в номер приходила женщина-фаранг. Шпилька ее. И вот тогда-то юнкер пришел к выводу, что обнаружил «новость»... А именно, что о шпильке узнал агент «Деловых советов и защиты».

Красная шестиэтажна с балкончиками, безликая, словно тюремный корпус, стояла так, будто готовилась сползти с холма, у подножия которого несся по широкой дуге Патерсон-роуд поток машин. Ворота в низкой ограде раздвину­лись. Открылся знакомый Севастьянову двор, мощенный неровными плитками. Пожухлая травка пробивалась на стыках.

Дом Севастьянов мог бы обойти, не споткнувшись, с за­крытыми глазами, хотя здание поражало нелепостью внут­ренней планировки. Мрачные и гулкие лифты открывались на кухнях жилых квартир. Через них приходилось проби­раться в конторские помещения, лавируя между столами с кастрюльками и чайниками, обходя навечно закрытые же­лезные шкафы неизвестно с чем, опускаясь по лестнице на пол-этажа и снова поднимаясь на эти же пол-этажа через десяток шагов. У некоторых комнат были высокие пороги, другие от дверей начинались ямой. Размещались обычно в доме от десяти до пятнадцати человек, но и они существова­ли в тесноте. Покойный Васильев называл здание, присмот­ренное торгпредством, памятником ослиному глубокомыс­лию. Торгпред, которому, конечно, донесли о замечании, не разговаривал со своим заместителем по финансовым вопро­сам на личные темы полгода... Но, как бы там ни было, и десять лет спустя после того разговора помещение внутри походило на архитектурное оформление многоэтажных стойл. И натаскали в них, судя по тому, что шкафов приба­вилось, еще больше...

Никто Севастьянова не ждал, приветов он не привез, торг­пред и его заместитель находились в отлучке. Дежурный комендант — жена старшего экономиста, который тоже «уехал на протокольное мероприятие», — вручила ключ под расписку и удивилась, что он знает, где находится отведен­ная комната и как к ней пройти. Подняв одутловатое, мучни­стое из-за постоянного пребывания в кондиционированном воздухе лицо от «Литературной газеты», она сказала, будто спохватившись:

— Ах, ну да... Вы же Севастьянов!

Застелив поролоновый казенный матрац привезенной простыней, Севастьянов лег спать.

Разбудил его аромат жарившейся на оливковом масле картошки.

Севастьянов надел брюки, футболку и выглянул на кух­ню, которую предстояло делить с пожилой дамой в сарафане, покрытом рисунками золотистых драконов с красными гла­зами. Звали ее Мария Фоминична. С испугом она сообщила, что ему придется работать у нее, старшего бухгалтера, в под­чинении. Картошкой не угостила.

До вечера Севастьянов гулял по Орчард-роуд и Скотте, примечая, как переменились и стали изощреннее витрины, одежда и манеры фланирующей публики. Сингапур заметно богател, приобретал собственный шик, возможно, и переня­тый у японцев, и потому оскудение дома вспоминалось еще более обостренно.

Нелегкие мысли шли и утром после разговора с торгпре­дом. Он обрекал Севастьянова на счетоводческую рутину, среди которой через два-три месяца любой истратит запас надежды и веры в себя, а заодно и в разумность начальствен­ных решений. Он просто не знал, что противопоставить на­двигавшейся профессиональной запущенности и неухожен­ности. Железная мебель вызывала кислую оскомину. Древние арифмометры, которые «из экономии» не решались выбросить, дергали нервы. Долгие поиски в шкафах среди груд пыльных папок нужной подшивки, чтобы «посмотреть, как делалось раньше», превращали и малое разумное в боль­шой конторский идиотизм.

Потянулись дни, в которые серьезных забот после от­правки отчета о встречах в Бангкоке с Жоффруа Лябасти в «Индо-Австралийском» и вице-директором «Банка Амери­ки» возникнуть не могло. Москва, то есть Людвиг Семей­ных — от генерального что-либо ждать казалось нахальст­вом, — молчала.