Наслаждение доконало застолицу, когда к голосу Рене присоединились рулады Сун Юй, чего никакие ожидал Бруно.
«И ранним утром, мадам, как прощанье, счет на сто поцелуев моих, о-о-оу...» — подхватила китаянка припев.
— Клео, — сказал тихо Бруно, Как ты оказался в этой компании?
Бандиту жали лакированные ботинки. Он сидел в белых носках.
— Им понадобился китаец с хорошим французским языком, чтобы держать связь с Амосом Доуви. Вьетнамец, который обеспечивал это раньше, умер... от болезни, я тебе говорил... Доуви был их, полностью их французом. А у меня оказался под рукой собственный, да с преимуществами. Во- первых, военный, ибо гражданские продажны и ненадежны. Я имею в виду в глазах самих французов. Во-вторых, небогатый, но с видами... И в-третьих, со связями в сферах, о чем говорит визитная карточка генерала де Шомон-Гитри и пение Рене...
Клео так и сказал — в сферах.
— Но у того Доуви, наверное, тоже была жена?
— Действительно, они ее видели. Брюнетка, а Рене рыжая. Я нашептал Нго, что ты развелся и завел помоложе.
— Ты не мог предупредить заранее об этой комедии?
— Ха-ха, друг... Я хотел сначала убедиться, что они поверят в Доуви, который сядет с ними за стол.
Бруно хохотнул в ответ. Трудно представить, что он дожил бы до утра, обнаружься подмена. При этом мерзавец Клео ничем не рисковал.
— Ты уверен, что сошло?
— Потерпи с полчаса. Доказательство будет.
Бруно не ощущал злости. Клео уверенно шел вперед со своим, теперь их общим делом. Странно, но он доверял теперь ему.
— Ну, хорошо, Клео... А откуда эти деньги? Скажем, у Нго? И потом, почему он не может обойтись без нас?
— Где кровь голубая, а богатство старинное, там такие стиральные машины, как мы с тобой, и в самом деле не нужны.
— Что значит — стиральные машины?
— Нго и остальные получают напрямую или через сборщиков пакеты с наличностью. Наличность эта составляет от сорока до семидесяти процентов с того, что взимается по всему городу за стакан вина, комнату в гостинице... со счета на сто поцелуев, ха-ха... со всего теневого бизнеса. Иногда это дань за спокойствие, которое гарантируется даже голубым деньгам.
— Гангстеры?
— Смешно... Они сущие дети по сравнению с организацией, которую кантонцы имеют здесь, в Сингапуре, Бангкоке, на Пенанге... Не вникай в детали, чтобы не насторожить твоих новых... ха-ха... друзей. Будешь класть грязные деньги на свое чистое имя в банке и отстирывать... дорогая прачка... Ха-ха!
Они уединились возле окна, через которое Бруно острым взглядом стрелка заприметил, как внизу, на реке, по верхней палубе синего пароходика суетится татуированный до пояса человечек в армейских шортах. Он ловко рассовывал рогожные пакеты по пожарным шлангам.
— Ну, хорошо, — сказал Бруно. — Наплевать на это... А как с моим делом? О нем не сказано ни слова... Ну с удобрениями, с другим товаром... хорошо. А с золотом? В городе его полно по ювелирным лавкам твоих соотечественников, да и вьетнамцев! Вот где обороты! А время может уйти...
— Потерпи. Обед еще не кончился.
— Что значит не кончился?
— Когда житель Поднебесной, двигая челюстями, ощущает вкус пищи — это лишь преддверие истинного наслаждения, хотя и само по себе приятное. Внутренние соки овладевают сейчас питательными и оздоровительными компонентами проглоченного. Наслаждение высшего порядка... Полагается подождать, а не дергаться. Нго отвезет тебя и меня в порт к пирсу, где швартуются крупнотоннажники. Он уже сказал, чтобы ты ехал с женой... Ха-ха... Она ему приглянулась!
Бруно обиды не чувствовал. Манера шутить у этих людей своя. Нго воспылал, в сущности, не к Рене, а к типу женщины. Только и всего. Это так же допустимо, как и вожделеть чужих денег вообще, а не денег компаньона или близкого земляка, который с тобой вместе «в деле». И он сказал:
— Белое куриное мясо.
— Учишься языкам? — спросил Клео.
Бруно давно думал по-французски. По-немецки он, наверное, разучился. В легионе с соотечественниками никогда не переходил на родной язык, даже играя в карты, за исключением первых месяцев, пока осваивался с французским. А испанцы и португальцы болтали между собой на родном, пели. Как бы повели себя китайцы? Но их в легион не набирали.
Возле огромного буфета, на полках которого серебряные европейские кубки и оловянные пивные кружки среди бессчетной мелочи из местного фарфора походили на крестоносцев, врезавшихся в восточный базар, старший официант принялся зачитывать счет. Выкрикивал названия блюд и стоимость. Такое не делалось, если клиентами в «Золотом драконе» бывали белые.
Читать дальше