Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Настоятель попросил не вести боевых действий до заката. А там, сказал, как хотите. Лейтенант так и хотел. Он ждал сумерек.

Когда Рикки Пхромчана и сержант Чудоч Уттамо при­мчались в монастырь, как раз и начиналась стрельба. Втя­нувшийся не в свое дело и быстренько смекнувший это стар­ший группы слежения за иностранцем с видимым удовольствием уступил инициативу, как он сказал, специа­листам из центра.

Бандит верно рассчитал, что в Ват Дой Сутхеп его не обнаружат. Полиция опустилась до содержания осведомите­лей в притонах и государственных учреждениях. Не ниже. Религии коррупция не коснулась.

Рикки приказал не отвечать на огонь злоумышленника, отогнавшего парабеллумом двух человек, пытавшихся на его плечах ворваться в мондоп. Прежде всего, нельзя повредить иностранца. Иностранец оказался журналистом, человеком казенным, получающим жалованье от своего правительства. Окажись другой, и не обратили бы внимания... На своего, скажем.

Советовал не стрелять, чтобы не поцарапать журналиста, старший группы слежения. На этот совет Рикки Пхромчана, конечно, плевать хотел. Он распорядился не стрелять по дру­гой причине. Перестрелка вытянет из обоймы бандита все патроны, и тот, чего доброго, выйдет с поднятыми руками. Среди бела дня. Не застрелишь в открытую. Работу же над­лежало сделать чисто. Облегчение для него же самого. Бан­дита ждет смертный приговор — расстрел. По этой причине Рикки Пхромчана не ощущал никакого беспокойства: пре­ступник погибнет, и погибнет в перестрелке, как желает на­чальство. Погибать в сумерках ему сподручнее. Слава Будде, полицейский прожектор оказался в неисправности.

Стоя на узких, слизистых от росы и тумана ступенях каменной лестницы, ссутулившись над пиалами, Рикки и Чудоч хлебали лапшевник, принесенный посыльным из ре­сторанчика у подножия горы.

Расселины затягивала темнота. Над ними курился туман, заволакивая лестницу и агентов оцепления. Кто-то из репор­теров блеснул там вспышкой.

Появился старший группы слежения. Сглотнул слюну, унюхав аромат специй. Его люди сидели в засаде с полудня напротив мондопа. Без них, один, он есть отказался.

Рикки и Чудоч переглянулись. Сержант протянул стар­шему пачку сигарет.

— Спасибо, — сказал тот. Зажигалка у него оказалась са­мая дешевая, закопченная у фитиля и жирная от просачива­ющегося бензина.

Поднялся полицейский из нижнего оцепления. Он де­ржал за локоть тщедушного человечка в очках.

— Господин лейтенант, тип утверждает, что кое-что знает по делу.

— Имя? — спросил Рикки зло. Он и в армии злился перед боем. Потому что, в сущности, ничего глупее вооруженной драки на свете нет.

— Журналист из Бангкока. Ват Ченгпрадит... Мне изве­стен иностранный заложник. Русский журналист. Зовут Бэ­зил Шемякин. Мой друг. Потому прошу, господин началь­ник, сказать мне, что там происходит. Русский живой?

— Друг, значит, — сказал Рикки.

— Ваш политический друг, вы хотите сказать? — спросил старший группы слежения.

— Наше традиционное гостеприимство...

— Вышвырните его отсюда, — сказал Рикки полицейско­му, не глядя на очкастого. — И никого больше не таскайте из-за оцепления. Когда понадобятся, позовем...

Радио, висевшее на груди старшего группы слежения, зазуммерило.

— Слушаю, комиссар, — сказал он.

— Где лейтенант из центра?

Можно было подумать, что голос раздается из тумана, поднимавшегося выше и загустевавшего почти у ног.

— Здесь, слушаю, — ответил Рикки, отводя пиалу в сторо­ну и наклоняясь к микрофону.

Теперь с ним разговаривал пар над супом.

— Обстановка? Ждете сумерек?

— Нормально. Скоро начнем. Минут через семь.

— Ладно. Я побуду в конторе. Удачи...

Чудоч проглотил свою порцию. Рикки не торопился. По­ставил пустую пиалу на ступеньку, вложил в нее, звякнув, ложку. Вытащил из кобуры солдатский «коль-45» и запихнул за брючный ремень.

— Тебе приходилось убивать преступников, Чудоч? — спросил Рикки. Он готовил порцию бетеля.

— Вам известно, начальник. Стрелять, захватывать... Убивать — нет.

— Попробуешь теперь?

— Это — приказ?

— Нет, Чудоч... Не приведи Будда получать такие прика­зы.

Они поднялись на подворье монастыря. Начали движе­ние к мондопу, очертания которого угадывались в фиолето­вых сумерках. Небо мерцало первыми звездами.

В черном прямоугольнике двери мондопа чуть светлела бесформенная масса фаранга-заложника. И сразу оба заме­тили силуэт человека, сторожко перешагнувшего через бедо­лагу. Заминка и прыжок вперед, к ограде ступы, снова замин­ка, легкое движение вперед...