Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

— То есть?

— Нынешняя прибрала его к рукам. Стремится на роль подруги-соратницы. Держится рядом, не отлипает ни на ми­нуту. Даже выступает с речами после него. Демонстративно играет на гитаре «Интернационал»... Пратит Тук от этого больше популярен среди текстильщиц. Тайки любят носить брюки своих мужей... Недавно скандал разразился. Одна тай­ка продала своего мужа другой. Все бы и сошло, если бы чек, выписанный в уплату, не оказался без обеспечения...

Боковым зрением Бэзил отметил, как длинногривый мо­лодец в фиолетовой майке с котами, нарочито глядя в сторо­ну лавок, где товар был не по его одежке, двинулся следом.

— Сафари сдал тебя, — сказал Бэзил.

— И все же, — засмеялся вполне без натяжки Ват, — всю­ду жизнь. Картина художника Ярошенко.

- Что?

— Всюду жизнь, говорю. Картина художника Ярошенко. В Третьяковке. Арестант в вагоне за решеткой, перед ним птица, ребенок, солнце...

— Шутки у тебя!

Они прошли мимо ворот Таммасатского университета. Самодельный плакат приглашал на дискуссионную встречу профессоров и студентов по теме «Христос и Будда — две надежды на демократию».

— Ну, я поехал домой, — сказал Ват.

— Удачи. Пробуду тут дней десять. Гостиница «Виктори»...

Трехколесная маршрутка «Дайатсу», пальнув клубом ды­ма, с треском сорвалась с места. Паренек в фиолетовой майке вскочил на ходу. Бэзил видел, как Ват подвинулся, давая тому место. Оба улыбались.

В номере, где кондиционер с утра оставался на режиме «очень прохладно», Бэзил ощутил, насколько промокла ру­башка. Став моментально холодной, она липла на плечах и спине. Сбросил ее у порога, аккуратно повесил брюки. Взгля­нул на часы, забытые утром в ванной. Включил радио.

Под горячим душем, предвкушая, как отоспится, разо­брал голос диктора:

— ... собственном доме близ железнодорожной станции Вонгвьен Яй в Тхонбури вчера, в пятницу 17 февраля, найден застреленным молодой подававший надежды профсоюзный функционер Пратит Тук. Убита также его жена. Расследова­ние показало, что первой жертвы убийцы, пользовавшегося револьвером, стала женщина. Это наводит следствие на пред­положение о мести из ревности в качестве мотива преступ­ления. Покойная была четвертой женой погибшего насиль­ственной смертью Пратит Тука...

На втором этаже управления уголовной полиции Бангкокской метрополии в середине Си Аютхайя-роуд таксист, оставивший красную «тойоту» в квартале от управления, по­просил у входа дежурного сержанта:

— Соедини по дружбе с картотекой.

На службе запрещалось жевать бетель. Допускалась ре­зинка. Но дежурный и таксист были земляки, и сержант принял предложенную порцию.

— Здесь лейтенант Рикки Пхромчана, — сказал таксист в трубку. — Не могли бы вы подготовить копию портрета пре­ступника, скомпонованного фотороботом на основании описаний ювелира... Ну, того, из «Объединенных граниль­щиков», которого ограбили вчера, в пятницу, вечером. Мне кажется, я встретил злоумышленника на Чароен Крунг-роуд. Мельком... Нет, не сейчас. Портрет мне понадобится завтра. Сегодня у меня выходной. Спасибо!

Он провел ладонью с короткими сильными пальцами по ежику на темени. Рука увлажнилась.

— Жара, — подосадовал лейтенант Пхромчана. Еще шесть часов предстояло крутить баранку. И приближался час «пик».

— Жара, — отозвался земляк.

На пульте перед ним замигала красная лампочка.

Рикки Пхромчана хлопнул по заднему карману брюк, проверяя, на месте ли ключи зажигания. Махнул сержанту, тыкавшему в кнопки вызова концом шариковой ручки, и пошел к выходу.

Встреча обговаривалась еще на «Морском цыгане» — 17 февраля, пятница, шесть часов вечера, ресторан «Чокичай». Семь дней спустя после переговоров на сампане, почти сразу после «выполнения договоренности». Запасной вариант не предусматривался.

Цзо особенно по душе приходилось место. Свидеться с Палавеком предстояло не в роскошном баре «Чокичай», за­нимавшем двадцать второй этаж небоскреба на проспекте Рамы Четвертого, а в его тезке — скромном заведении без затей и музыки в заречье на Иссарапхарб-роуд.

Отправился пешком. Глядя с Памятного моста на гряз­новатые волны Чаопрайи, размышлял о том, что Самый старший брат, развивающий сложную комбинацию с пере­тасовкой профсоюзников, становится старомоден. Деньги, во всемогущество которых древний старец незыблемо верил, не столь уж надежный по нынешним временам рычаг. Такой человеческий материал, как Палавек и его люди, приходится долго подыскивать. А возможно, Самый старший брат и не так уж отстал, хитрит? Зачем настойчиво добивается именно от него, просто Старшего брата — второго в «Союзе цветов дракона» человека — личной вербовки «морских удальцов»? Подбирает себе гвардию?