Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

В заречье опять запустили ракеты. На этот раз пять — одну за другой.

— Праздник там, что ли? — спросил Бэзил, обрадовав­шись, что можно связать оборвавшуюся нить разговора.

— Кто знает... Может, у кого в очередной раз победила любимая рыбка. Вот и заказал пальбу...

— Но сегодня не воскресенье, только суббота.

— Подлинные болельщики рыбьих боев с днями недели не считаются.

Ват ждал главного вопроса. Бэзил сказал:

— Поговорим о деле?

— Цифры можно найти в печати. Я подправлю их для тебя. Но не планируй драматических описаний классовых битв, как их представляли недавно. Все сложнее. Постарайся слушать меня, будто ты ничего не знаешь об этой стране. Будто в первый раз у нас. И в первый раз пишешь о том, чего хотят работяги, кто они здесь такие и о чем помышляют, если помышляют...

— Это трудно?

— Ты постарайся...

Бэзил достал синюю пачку «Житан», купленную утром в гостинице. Самыми дорогими вещами в Бангкоке были французские, включая газеты.

Хозяин супной, не спрашивая, принес высокие стаканы с кокосовым соком, из которых грудились с верхом засыпан­ные куски серого льда. Пожалуй, как расстанусь с Ватом, выпью «Мекхонга» для дезинфекции, подумал Бэзил.

— Ежегодно, — сказал Ват, — сто тысяч человек в стране теряют работу. Одновременно семьсот тысяч молодых лю­дей появляются на рынке рабочих рук. Цифры определены профсоюзами, выводят эти цифры профсоюзные клерки, а клерки во всех странах есть клерки — их не жалованье, а должность кормит. Клерки называют цифру безработных в триста пятьдесят тысяч человек из двадцати трех миллионов занятых... Однако поднимать вокруг этого шум — все равно, что... э-э-э.... потеряв голову, плакать по шапке...

Вату доставила удовольствие улыбка Бэзила. Он испыты­вал теплоту к этому московскому азиатцу. И доверие. Но Бэзил не должен был об этом догадываться. Это ему бы повредило, считал таец. В журналистской работе, если ею заниматься серьезно, нельзя расслабляться. И потом: тепло­та да еще доверие — это далеко от деловых взаимоотноше­ний, от дела. А оба занимались делом, да еще таким, как политическая журналистика, в прагматической и расчетли­вой, чтящей прежде всего силу и материальные интересы, а не принципы, части света. Дальний Восток... Разве он даль­ний для Вата, да и для Бэзила? Почему бы не быть Дальней Европе? Откуда смотреть... Годы требовались, чтобы пере­сечь евроазиатский материк на лошадях и верблюдах, меся­цы или недели на чайных клиперах, затем теплоходах, часы, не больше суток, во всяком случае — на самолете. Отноше­ния многократно расширялись и ускорялись, а что узнали европейцы об азиатцах, азиатцы — об европейцах? Так ли заметно взаимопроникались образы жизни и склад ума тех и других? Ват растерялся, услышав рассуждения преподава­телей в Киеве об эпохе великих географических открытий. Великих для кого? Португальцы и испанцы выползли слов­но насекомые из щели за пределы Европы, крохотного полу­острова в масштабах огромного евроазиатского материка, и потянулись на Восток, где о них и до этого достаточно знали, кроме, может быть, их удивительных достижений в техноло­гии массового человеческого поражения, именуемой артил­лерией. Ездил Ват домой и через Пекин, слушал в универси­тете Синьхуа в Куньмине профессоров, излагавших иную точку зрения на историю. Слова «дальняя Европа» не произ­носились, но — подразумевались. Дальние варвары населя­ли дальние окраины великого срединного государства, бли­же жили — ближние...

Бэзил употреблял общепринятые понятия — Европа, Азия, Дальний Восток, но не считал ни один народ вправе смотреть на себя как живущий в центре Вселенной, дальше или ближе. Бэзил подавал пример, считал Ват, и пример тем более достойный, если учесть загребущий интернациона­лизм хозяев его московского режима. Земля для него дейст­вительно представлялась круглой. Для Кхуна — нет, еще нет, пока нет, в течение какого-то ближайшего будущего, воз­можно, нет... А почему, он и хотел бы объяснить читателям. Но в последние десять лет радио, телевидение и газеты столь­ко всего всем объяснили, что каждую строчку, чтобы сделать ее настоящей, приходилось писать чуть ли не кровью.

— Чего примолк? — спросил Бэзил.

— Я хочу сказать, что для этой страны пока еще нет про­блемы трехсот пятидесяти тысяч безработных. Это не сроч­но. Скажем, слишком прогрессивно заниматься ими. Есть два миллиона малолетних, которые по четырнадцать часов вкалывают на мелких предприятиях. Они и содержат безра­ботных родителей, которым в большинстве случаев напле­вать на судьбу детей... Говорит ли кто на бесконечных проф­союзных посиделках об этом? Так же, как о женском труде? Политиканы понимают это... Всмотрись в досье деятелей, которые особенно активно выступают за создание партии труда. Для них такая партия станет просто ступенькой на­верх, специально втиснутой среди прочих таких же ступенек политической лестницы, ведущей в верхи. А что реально переменится в положении работяг — малых и старых? Или даже иначе: обещает ли это кому-либо хоть ничтожное облег­чение?