Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

—- Били?

— Палки, кандалы и все прочее является законными ме­рами пресечения... Хо-хо! Меня посадили в клетку, где вари­лись сорок с лишним человек, включая иностранцев. Ну, из наркоманов... Поскольку надзиратели получали мзду от их родственников, камеру не гоняли по утрам на слушание гим­на, зарядку и уборку тюремных нужников. Дважды в неделю собирали деньги на продукты. Потом американцы вздумали устроить побег для себя, да потерпели неудачу. Не стало рынка, больше стало палок. Вся жизнь — лежак в сорок сан­тиметров шириной, влажность, вонь, тараканы, москиты, мокрицы, отсюда — натянутые нервы и драки без повода... По воскресеньям, правда, разрешалась игра в «монополию»... В детскую биржу с акциями... Немного телевизор. Я в эти часы писал письма жене.

— А от нее передавали?

— Дважды в неделю. По шесть-семь страниц. Хо-хо-хо!

— Вот это любовь, — сказал Бэзил.

Трудно было поверить, чтобы тайская жена тратила столько времени на письма мужу, который сидит в тюрьме. Больше походило бы на правду, если бы она обивала пороги полицейского и судейского начальства, пыталась вступить в сговор с надзирателями и приемщиками передач, бегала по знакомым, пробовала все невероятные способы, вплоть до

подготовки побега с подкопом, чтобы помочь обрести свобо­ ду.

— Пять с лишним при этой ей надиктовывали мои друзья... От жизни поэтому я не отрывался. Хо-хо-хо!

— Она работает?

— Машинисткой в управлении порта. Знаешь, не всякий разберет каракули, написанные по-английски азиатцем, привыкшим к тайскому алфавиту или иероглифам, да еще подправит их с точки зрения орфографии и грамматики. Ей даже прибавили. Так что получает больше моего...

Неизвестно с чего в заречье запустили две цветные раке­ты. Они почти не светились на фоне полуденного неба. Белые шлейфы перьями рассасывались в воздухе. Лоточница, все- таки подобравшаяся и на корточках слушавшая, приоткрыв рот, диковинный язык, подобрала слюну и, взглянув в сто­рону ракет, вскочила.

— А какое у тебя дело, Вася? Откуда сейчас?

— Находился по соседству, в Лаосе. Туда прилетал из Ханоя, где теперь сижу постоянно. Дело мое сложное. Хочу написать, как принято говорить, о положении трудящихся у вас тут. Не вообще, конечно, с перцем...

Ват подтолкнул указательным пальцем очки к переноси­це.

— Давай закажем кофе?

В бангкокских супных, забегаловках и ресторанчиках под этим напитком имели в виду пойло, на две трети состоящее из сгущенного молока и сахара и на треть — из декофеированного кофейного порошка. Если спросить черный, то сгу­щенка с сахаром уступала в той же пропорции порошку, оседавшему на языке.

— Один, для тебя, — сказал Бэзил.

Интересно, писала бы дважды в неделю под диктовку друзей письма в тюрьму Рита? Или жена, пока не вышла за нового мужа? Слава Богу, до этого еще не доходило. Рита вообще против разлук. А бывшая жена заняла бы принципи­альную позицию. Какую именно? Принципиальную. Боль­шего не скажешь. И меньшего тоже. Ни добавить, ни приба­вить. Может, в отношении нового мужа она этого не делает. Дай ей Бог. И глядя, как Ват оловянной ложечкой поддевает густое варево, именуемое в Бангкоке кофе, Бэзил почувство­вал, что хотел бы сделать для этого парня что-нибудь боль­шее, больше, чем просто пожелать удачи, даже большой, помолиться кому-нибудь, что ли...

— Пока ты тянешь кофе, — сказал он, — закажу-ка «кхао пхат».

— Два, — сказал Ват по-тайски.

Куски буйволятины, крабов, свинины, лука, яиц в рас­сыпчатом рисе источали острый аромат, перемешивавший­ся с другим, поднявшимся от жаровни с решеткой. На ней коптились «ларб пладук ярнг» — рыба, называющаяся ко­шачьей, с желтыми травами, заказанная клиентом в салато­вом сафари. С запястья любителя копченостей свисала тя­желая сумочка.

— Не будем спешить, — сказал Ват. — Дадим тому чело­веку не давясь доесть все, что он заказал. Отлично будет, если он выкурит и сигарету. Сдвинемся раньше, оторвем его от удовольствия за казенный счет и заставим тащиться за мной по жаре. Тогда возникнет злобный отчет. Поев же, проник­нется благодушным настроением... Таковы правила игры... Если я ему дам двести батов и пообещаю вечером сообщить, где побывал за день, он отстанет вообще... Знаешь, мы — все тайцы, зачем враждовать между собой? Но у меня нет такой суммы.

— Я бы нашел... Но не будем вводить в искушение блю­стителя законов страны пребывания или, тем более, пытать­ся нарушать их, — сказал Бэзил. Машинально отметил, что хохотнул, как это сделал бы любой таец, прикрывая шуткой серьезные вещи.