Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

— Господин Пратит Тук?

Искать тебя не пришлось, подумал Палавек.

— Да.

— Я — журналист. Собираю материал о жизни текстиль­щиков. Кое-что у меня есть о комбинатах в районе Рангсит. Вы не могли бы поговорить со мной пятнадцать минут. Чи­тателей волнует ваше недавнее выступление относительно положения там...

Значит, два выстрела, подумал он, когда женщина подня­ла лицо от гитары и пристально, настороженно всмотрелась. Ее лоб пересекала упавшая напряженная морщина.

Снова прошел поезд, сотрясая стены и пол хибарки. Па­лавек отметил, как внезапно налетел грохот состава.

Он не слушал, что говорил Пратит Тук, остановивший на какой-то только ему видимой точке в пространстве косящие глаза без выражения. По внешности — школьный учитель. Босой. Грубоватое крестьянское лицо. Седина. Пальцы ис­пачканы пастой, расплавившейся в шариковой ручке от жа­ры, пышущей с толевой крыши.

— Рангсит, — сказал Пратит Тук. — Да, Рангсит... Район с населением, большинство которого находится на пути к пол­ной пролетаризации... Если ваши цифры объективны, то от­метьте в статье прежде всего этот факт. Молодые рабочие и в особенности работницы на тамошних текстильных фабри­ках отдают заработную плату родителям, занятым в сель­ском хозяйстве. Таким образом, деревенский ростовщик со­сет из города тоже, а предприниматель участвует в разорении крестьянства. У вас хватит духу написать так? От какой вы газеты? Кто порекомендовал искать меня здесь?

Следовало бы задать эти вопросы с самого начала. Наив­ность и сущее ребячество. Но и запоздалая бдительность предусматривалась Майклом Цзо. Палавек открыл атташе- кейс. Пратит Тук игнорировал крокодиловую кожу дорогого портфеля у журналиста, претендующего на специализацию по профсоюзам. Листок рекомендательного письма лежал поверх парабеллума.

— Вот письмо от Федерации работников транспорта, под­писанное также в комитете по вопросам трудовых отноше­ний. Я — из «Нейшн ревю»...

Крышку атташе-кейса он не опустил. Сколько ждать: де­сять, двадцать минут, час? Ходили разговоры, что этот чело­век фанатик, что у него большой авторитет в профсоюзах, что у него пятая жена, которая помогает в драке за власть, раз­вернувшейся в конгрессе труда. Политикан. Проходимец. Велеречивый болтун, обманывающий работяг. Как все ему подобные... Палавек подавлял жалость. Может, ты готовишь­ся стать новым Кхоем? Пожалуй, нет... Чем-нибудь посве­жее?

Не распаляйся, сказал себе. Это — их дело. Майкла Цзо и Пратит Тука. Ты — только вода... Конечно, ни одна смерть не похожа на другую, но каждая сводится к одному — понима­нию никчемности того, за чем гонялся покойник и так скоро устремится в погоню какой-нибудь новичок.

— Военные обещают не переворачивать письменные сто­лы политических деятелей, если эти деятели пользуются поддержкой масс, — сказала женщина. Голос напористый, дребезжащий, почти злой. Кого они имеют в виду под мас­сами? Забитых крестьян, люмпенов, согнутых нуждой на предприятиях в Рангсите? Молодчиков из экстремистских банд «красных быков» или одурманенных шовинизмом сельских скаутов?

Она — первой, потому что опаснее.

Состав приближался.

«Беретта-билити-92 СБ» действительно имел мягкий спуск. Палавек почти не слышал своих двух выстрелов.

Он вытянул из пальцев Пратит Тука листок рекоменда­тельного письма. Не оглянувшись, прикрыл дверь.

Пустую улочку жгло солнце.

Необъяснимая расточительность домовладельца—пото­лочный вентилятор месил перенакаленный воздух для всего Бангкока: лестничная площадка, над которой шумел пропел­лер, открывалась балконом на 53-й «сой» или переулок, при­мыкавший к Сукхумвит-роуд. Обмякнув на цементе, под ветерком, едва доходившим с потолка, паренек в рваных шортах возлежал перед входом на четвертый этаж.

— Как поживаете, сэр? — осведомился по-английски Бэ­зил. Шесть маршей лестницы дались нелегко. Воротник лип к шее. Под рубашкой струи пота стекали к животу. Ремень резал бедра.

Оборванец приоткрыл глаза. Осоловело посмотрел по­верх стоптанных шлепанцев, свисавших с грязных ступней, взгроможденных на ящик из-под пива «Хайникен». Через секунду, потеряв шлепанец, был на ногах.

— Где квартира господина Ченгпрадита?

— Чан тай као чай кап...

Не спуская глаз с белого, он наклонился, на ощупь ото­двинул ящик. По-тайски слова означали «не понимаю, по­жалуйста».

— Я говорю: где живет господин Ченгпрадит? — повто­рил на кантонском наречии Бэзил.