— Красный, — сказал Нюан.
— Ну?
Палавек размышлял: передаст наблюдение за ним Абдуллах или увяжется следом на берег?.. Силуэт малайца и зеленое пятно фонаря метались у борта, будто под толщей воды шла драка фантастических рыб.
— Возьми этот взамен того, который в атташе-кейсе. Цзо будет считать твои пульки до тринадцати, а здесь их — пятнадцать!
Старик развернул кусок махровой ткани, тронутой мас ляными пятнами. На нем лежал браунинг с удлиненной рукояткой.
Полуметровый лангуст влетел на палубу. Под светом керосиновой лампы усы-антенны и тонкие ножки, выгибавшийся суставчатый хвост отбрасывали паукообразную тень. Пахнуло водорослями. Абдуллах с фырканьем успокаивал дыхание. Ухватив якорный канат, отдыхал на коричневой воде, разбросав ноги. Зажег фонарь, изогнувшись, затылком ушел под воду.
— Откуда такой? — спросил Палавек.
Владелец «Морского цыгана» поднял гладкие, будто подрезанные веки. Вопрос ставился почти что невежливый: в море не интересовались у кого — что — откуда.
— Усовершенствованная модель. Просто на два патрона в обойме больше... Тебе бы, Красный, следовало отдохнуть...
Новая добыча шлепнулась на палубу. Они смотрели на сероватого лангуста, который скребся шипами по доскам.
— Быстро ты! — крикнул Нюан за борт. — Еще пару, и пусть твой бог воздаст тебе!
С кряхтеньем переползая на коленках, старик поддел лангустов пластмассовым тазиком. Прислушался: под водой ли Абдуллах? Добавил:
— У Цзо огромные деньги, многие заботы и крупная игра. Для него ты не партнер. Только орудие. Самураи говорят: не доверяешь повелителю, скажи на приказ «да», а поступи по- своему. Цзо друг всем, потому что дружба для него вроде моторного масла. Он мажет ею механизм, делающий для него деньги и создающий ему власть... Или спасающий его лицо... А лицо его спасает обычно только смерть других.
Третий лангуст упал и за ним четвертый.
— Когда-то я здорово зарабатывал в этих краях сбором ласточкиных гнезд, — сказал Абдуллах, подтянувшись рывком на палубу. Широкая грудь вздымалась, поднимая плечи. Он тряс головой, выгоняя воду из ушей, отплевывался и сморкался. — Мы лазали по кручам, собирая гнезда ласточек, которые питаются ветром. Мой хозяин и друг Цзо тогда занимался производством снадобья из смеси консервированных ласточкиных гнезд и женьшеня. Оно, как говорили врачи, помогало в девяти из каждых десяти болезней. Даже знаменитая «тигровка» потеснилась в аптеках. Жаль было расставаться с этой работой. Мой хозяин и друг Цзо тогда оставил тот бизнес...
— Ни с того, ни с сего, а? — спросил Нюан.
— Он получил отступного. И «тигровка» опять стала единственной... Мой хозяин и друг сказал тогда: Абдуллах, ты был хорошим управляющим шайки сборщиков ласточкиных гнезд. Теперь освой новое дело. И я пришел к тебе, хозяин Нюан... Лучше тебе ладить с господином Цзо. У господина хозяина и моего друга Цзо есть еще более могущественный хозяин и друг. Он, я думаю, верит, что господин Цзо возьмет под опеку ваши дикие сампаны, варварские лодки мокенов и даже твое предприятие, Красный.
— Мое предприятие? — сказал Палавек. Он смотрел, как лангусты шевелят усами-антеннами и хилыми ножками, корчатся и, переползая друг через друга, тычутся в края таза.
— Ну да... Твои и остальные морские удальцы будут собраны. В эскадру, как на настоящем флоте. Добытое — в общий банк. Господин Цзо говорит, что тогда прекратятся дикость и варварство на море, он говорит, что тогда твои средневековые... вот именно так... он говорит... средневековые люди, Красный, будут умиротворены и прекратятся безобразия с раздачей добычи мокенам и рвани... Мой хозяин и друг вместе с его хозяином и другом легко скрутят всякого!
Ныряние на глубину и марихуана, подумал Палавек. Они опьянили и вызвали болтливость. Он взглянул на Нюана, посылавшего малайца за лангустами. Лицо вьетнамца, как обычно, оставалось равнодушным. Такое выражение его земляки называют, кажется, союзом элемента «огонь» с элементом «вода», что символизирует высшее проявление гармонии и уравновешенности в характере.
— Придется сдаваться Майклу Цзо, хо-хо-хо-хо! Такова, видно, воля неба... Что ж, тем легче станет жизнь!
Нюан еще с минуту похохатывал.
— Вот именно, сдаваться, — сказал малаец. Его пошатывало, он не попадал ногой в штанину. — Как Красному, который уже сдался...
Вот именно, сдался, подумал Палавек. Лучше не скажешь.
... Малаец все-таки не высадился на берег. В плоскодонке, на которой полчаса выгребали, преодолевая кромку прибоя, серебрившегося в предутренних, тронутых на горизонте полоской желтизны сумерках, не сказали ни слова. Палавек спрыгнул в воду, едва различил низкоствольные деревья с жирными ветвями, поднимавшиеся из ила, в котором увяз до колен. Брел, выдирая ступни, высматривал среди мясистых листьев какой пошире. Подтянул его ко рту и выпил скопившуюся в нем дождевую влагу. Ломиться через заросли, которые, вероятно, тянулись по мелководью два, а то и три километра, не стоило: вымотаешься задолго до суши. А прогалина где-нибудь да должна была найтись.
Читать дальше