Юрий Гаврюченков - Золото шаманов

Пока наливали, я собрался с мыслями.

Взял рюмку, поднялся.

– Известный гурман Филоксен Сиракузский устроил по случаю празднество, на котором подали осьминога длиной три локтя. Филоксен съел одно щупальце, другое, и так все восемь, и от излишества крепко занедужил к ночи. Когда врач сказал, что жить обжоре осталось несколько часов, Филоксен потребовал голову спрута, оставшуюся от обеда. Он съел её целиком и почил со словами, что не оставил на земле ничего, о чём стоило бы сожалеть. Ну, за то, чтобы не останавливаться на достигнутом!

На зависть несильно захмелевший Слава подбросил меня до дома.

– Не пропадай, – хмыкнул он, останавливая «Волгу» возле парадного. – Если фашисты наедут, звони.

– Не пропаду, – заверил я, осматривая детскую площадку. Ирки с дитём не обнаружил, можно было вылезать без опаски. – Пока, Слава, обязательно позвоню.

– Удачи!

«Волга» мягко стронулась, плавно перекатилась через колдобину и вывернула со двора.

Приободрённый отсутствием Ирки, я взлетел по лестнице на свой этаж и неладное почувствовал лишь закрыв за собой дверь.

– Здравствуй, дорогая! – громко позвал я.

В квартире царила настороженная тишина. Как будто несколько человек одновременно задержали дыхание и затаились по команде.

Вместо Маринки из комнаты вышел Ласточкин, держа руки в карманах плаща.

– Здравствуй, дорогой, – с издевкой приветствовал он.

Из коридорчика, ведущего на кухню, появился долговязый бледный патриот.

Я стремительно протрезвел.

– Где моя жена? – криминальное прошлое запускало когти всё глубже в мою жизнь, и вот, дотянулось до близких.

– С нами, не волнуйся, – мотнул головой следак и тут же за его спиной возник веснушчатый боксёр, придерживая под локоть Маринку. – Ничего мы ей не сделали.

– Это захват заложника, – отчеканил я. – По предварительному сговору, группой лиц. Вы в курсе, что подняли тяжёлую статью, Кирилл Владимирович?

– Отпусти, – не оборачиваясь бросил Ласточкин.

Боксёр тут же убрал руки. Впрочем, Маринка оставалась на месте, догадываясь, что так просто её не освободят, и не провоцировала боксёра на повторное пленение.

– Каким ветром вас сюда занесло? – холодно спросил я.

– Попутным, – Ласточкин отшагнул с дороги и махнул рукой в комнату. – Проходи, Илья. В ногах правды нет.

– Её и в словах нет.

Долговязый нацик двинулся на меня, загоняя в комнату. Ничего не оставалось, кроме как подчиниться радушному жесту следователя и устроиться в кресле. Боксёр с Ласточкиным сели на диван, зажав плечами Маринку, а высокий остался стоять в дверях, перекрыв пути к бегству.

– Точно подмечено, в словах правды нет, – зацепился Ласточкин. – Об этом сейчас и перетрём. Что ты давеча нагородил про мою маму?

– Нагородил? Нельзя ли поконкретнее?

– Про её национальность, – Ласточкин закурил, стряхивая пепел в пустую спичечную коробку. – Уже не помнишь? Ты сказал, что она еврейка.

– Разве нет? – нервно изумился я и с удовольствием подметил, как переглянулись нацики, длинный и веснушчатый.

– Она хоть и покойница, но этого не заслужила, – сдержанно ответил мусор.

– Зачем правды стесняться, Кирилл Владимирович? – я достал носовой платок, вытер предательски выступивший пот.

– Ну, ебла-ан… – Ласточкин выдохнул толстую струю дыма. – Какой же ты еблан, любезный!

Я ступил на тонкий как лезвие сабли мост разумного риска, простирающийся над бездной увечий к берегу спасения.

– Кирилл Владимирович, – мне удалось выдержать убедительный, проникновенный тон, – ваше семитское происхождение и давняя поддержка криминальных космополитов еврейской национальности, включая педофилов из числа курируемых вами антикварных барыг с двойным российско-израильским гражданством, вовсе не отменяет вашего активного и добровольного участия в русской патриотической организации…

Ласточкин покраснел и встал, чтобы дать мне в морду. Сказывалось общение с юнцами. Поступить иначе без урона для авторитета старший следователь не мог.

Патриоты замерли. Я убрал платок в боковой карман куртки, выдернул оттуда светошоковый фонарь, зажмурился и полыхнул им в глаза ослепительной вспышкой.

Ласточкина я бить не стал, всё же мент, а вот нацистам досталось. Особенно не повезло боксёру. Ему я вломил с особым рвением, по старой памяти. К тому же, он пытался на ощупь сопротивляться, единственный из всех контуженных. Долговязого я тоже не пощадил. Я вынес их на пинках из квартиры и сбросил по ступенькам. Ласточкина усадил на лестничной клетке. Запер дверь. Поменял одноразовую лампочку в фонаре. Позвонил Славе и попросил срочно приехать. Почему-то казалось, что потерпевшие рванутся в свой «Трискелион» за подмогой. Слава, чтобы не пугать нас, предупредил о своём появлении по мобилке: