Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

– Он будет стараться ликвидировать тебя как единственного свидетеля. Тебе не помешало бы переобуться. Это поможет, если только он уже не установил, кому конкретно принадлежат следы. А вообще-то нам нужно уходить как можно быстрее. Одним натяжником Рыжий не ограничится.

– Это точно, – согласился я.

Следопуты ждали нас в полнейшем безмолвии.

– Уносимся как бешеные сайгаки, – не стал вдаваться в подробности Пухлый.

Тон его был настолько серьёзен, что желающих получить разъяснения не нашлось. Пухлый торопился, понимая, что теперь мы лишены даже того жалкого иммунитета неприкосновенности, который был как у друзей, пока древолаз не понял, что идентифицирован. Устроенное им мочилово – штука слишком зверская, чтобы выпускать из леса очевидцев, пусть и товарищей по детским играм. Теперь Рыжий перехлопает нас поодиночке. «Вот и вся любовь».

Корявая твердь под каблуками известила, что мы выбрались на дорогу. Вокруг было не видно ни зги. Разумеется, ни о каких следах речи уже не было, что страховало от снайпера. Нам оставалось усердно пешедралить, осязая ногами путь, чтобы не сбиться.

На заднице у Димы снова запиликала «Моторола». В прозрачном оконце футляра загорелась надпись «Call.»

– Выруби телефон, – бросил на ходу Пухлый. – Сколько раз тебе можно повторять, дурья башка, Кузьмин недоделанный!

Пухлый шёл впереди, за ним Боря, далее: Дима, я, и Крейзи – замыкающим.

– Понял, не бухти, – мент дал отбой вызову. Просто нажал кнопку сброса, не обесточивая аппарат, о чём свидетельствовал зелёный огонёк индикатора настройки.

Через несколько минут мобил засигналил вновь. Очевидно, кому-то срочно нужно было до мента дозвониться.

– Выключи его совсем, – сказал я.

Дима вздохнул, примирившись с необходимостью остаться без связи, но тут красные буквы «Call.» с треском погасли и я почувствовал, как что-то обожгло предплечье, а затем пластиковые осколки больно резанули по руке.

Бах! – грянул СВДшный выстрел. Дима упал. Я по инерции наскочил на него, споткнулся и выронил автомат. На своих двоих, впрочем, удержался. Трофейщики дружно ломанулись кто куда. Мимо меня пронёсся Крейзи, обдав вонью давно немытого тела. Закричал раненый в попец Дима. Мощная винтовочная пуля, должно быть, разнесла ему тазовую кость. Теперь он мог только ползти, что сводило шансы выбраться из Синявы к нулю. Однако, спасать жертву собственной безалаберности никто не спешил.

Все заботились о своей шкуре, пока в ней не наделали дырок диаметром 7,62 миллиметра. Я также не составлял исключения и понёсся напрямки. Ветки хлестали по лицу, за пазухой бултыхался «стечкин». Прикрывая глаза, чтобы не выстегнуло ненароком, я позорно бежал с поля боя. «Стало быть, накрылась наша партизанщина».

Большие трофейщицкие манёвры завершились полным разгромом.

Ночь я провёл в яме под корнями вывороченной ветром сосны. Вокруг что-то ахало, пукало и стенало. Синявинский пандемониум пополнился свежими неприкаянными душами. Я сидел и трясся, дикие голоса нагоняли атавистическую жуть.

К рассвету вох-дёнгарах угомонились. Я даже ухитрился вздремнуть. Потом стало всходить солнце, я выбрался из берлоги и принялся определяться на местности.

В поисках ориентиров побрёл по дуге и вышел к речке. Выяснилось, что я нахожусь вблизи поляны, где был убит Аким. Драпал я воистину без оглядки.

Отсюда до трассы было часа два быстрого хода, место оказалось не самое плохое. Возблагодарив многострадальные ноги, вынесшие сюда, я двинулся вдоль реки. Обошёл натяжник, приметный из-за осевшей на нём росы. Хотел обогнуть злосчастную поляну, как вдруг разобрало любопытство: в каком виде там пребывает Аким? Интерес был дурной, но я ничего не мог с собой поделать.

Акимов лежал в той же самой позе, в какой мы его с Пухлым оставили. Снайпер-альбинос отсутствовал, должно быть, забрали немцы. Трофейщик же со своим шпалером оказался никому не нужен.

Я подобрал винтовку. «Стечкин» всю ночь грелся у меня за пазухой, но в условиях пересечённой местности пистолет был маловат. «В лесу тот сильнее, у кого ствол длиннее». Шпалер я намеревался держать наготове – вдруг нарвусь на немцев. Притырить его можно было и у Мурманского шоссе.

Тяжёлая скользкая винтовка Маузера с тронутым свежей ржавчиной гранёным казёнником выглядела совершенно допотопным ружжом. Я вспомнил изящную СВДУ и пожалел, что бросил её, убегая с поляны. Даже АКМ был образчиком совершенства по сравнению с древним шпалером.