Гарольд Койл - Крещение огнем

Внезапно все обрело смысл: стычка с водителем, тягостное молчание в машине и смущение капрала Фареса, когда они про­ходили по улицам. К тому же, Джен начинала понимать, что поступок полковника — не что иное, как грубая попытка ис­пользовать ее в целях пропаганды, и все это, вместе взятое, еще больше разозлило ее. Лицо Джен омрачилось, на нем отразились гнев и презрение, которые вызывал у нее Гуахардо. Такое же выражение застыло на лице Альфредо: в нем кипела ненависть к этой женщине, которой нужна была только та правда, что укла­дывается в ее чистенькие представления о том, как должен быть устроен мир.

Обращаясь к Джо Бобу, Джен произнесла отрывистые указа­ния тоном, который выдавал ее неприязнь к полковнику.

— Ладно, приступим к делу. Передайте мне ручной микро­фон.

Сдвинув назад наушники, Джо Боб включил магнитофон, по­слушал несколько мгновений, потом достал из бокового карма­на микрофон и передал его Джен. Тем временем Тед поднял камеру на плечо, собираясь приступить к съемке.

На этот раз обошлись без долгих приготовлений. Джен быст­ро привела в порядок длинные темно-русые волосы и дала ко­ манду снимать. Увидев, что зажглась красная лампочка записи, и Джо Боб показывает ей большой палец в знак того, что микро­фон включен, Джен заговорила, совершенно не представляя, что она вообще собирается сказать:

— Джен Филдс ведет репортаж из Мехико. Примерно час тому назад я брала интервью у полковника Альфредо Гуахардо, члена Совета, ответственного за переворот, произошедший се­годня в Мексике. Я спросила его: "Почему он решился высту­пить против всенародно избранного правительства страны?". Вместо ответа он привез меня, со съемочной группой, в эти тру­щобы в пригороде Мехико. Дом, а вернее, лачуга, перед кото­рым мы стоим, принадлежит водителю полковника, капралу мек­сиканской армии. Поскольку мятежники часто заявляют, что выражают волю народа, или в качестве оправдания своих дей­ствий выставляют на всеобщее обозрение бедственное положе­ние народа, я сочла уместным предоставить полковнику возмож­ность изложить свои доводы. И вот мы — у дома Фареса, капра­ла мексиканской армии.

Дав Теду сигнал продолжать съемку, Джен направилась ко входу. Она почувствовала себя увереннее. Краткое вступление, которое она сделала перед камерой, успокоило ее. На мгновение она ощутила, что снова владеет положением. Теперь нужно по­стараться не позволить Гуахардо перехватить инициативу. Она чувствовала себя боксером, выходящим на ринг.

Но то, что ожидало их внутри, потрясло Джен. Тренирован­ным глазом телекомментатора она в единый миг охватила все пространство однокомнатной лачуги, уловила все детали и при­шла в ужас. Гуахардо, стоя справа от двери, молча смотрел, как капрал Фарес обнимает девочку лет шести-семи. Тоненькая, по­чти тощая, с угольно-черными волосами, заплетенными в косу, она мертвой хваткой вцепилась в отцовскую ногу, подняв к нему огромные, испуганные глаза.

Слева от Джен, на стене, была укреплена маленькая перенос­ная двухконфорочная плитка. Деревянные ящики, аккуратно по­ставленные друг на друга и скрепленные по бокам досками, яв* ляли собой импровизированный кухонный шкаф. Его нижнюю часть, то есть нижний ящик, занимали кастрюли и сковороды, верхнюю — другие кухонные принадлежности и коробки. В углу, рядом с плиткой, стоял колченогий кухонный стол в окружении разнокалиберных стульев. У дальней стены, йа полу, лежал мат­рас. Хотя капрал Фарес стоял между ним и Джен, она все же увидела, что на матрасе кто-то лежит. Движимая любопытством и желанием поскорее узнать, что же особенного ждет их именно в этом доме, Джен стала обходить капрала.

При этом она задела свисающую с потолка лампочку, и та, кружась, начала раскачиваться на длинном проводе. Это отвлек­ло Джен, и она подошла почти к самому краю матраса, так и не разглядев, кто же на нем лежит. Когда она, наконец, опустила глаза, то чуть не вскрикнула от ужаса.

Лежащее на матрасе детское тельце походило на скелет. Было трудно сказать, сколько девочке лет — лицо уродовали глубоко запавшие глаза, обведенные черными кругами, и ввалившиеся щеки. И все же, судя по росту, ей было десять, может быть, одиннадцать лет. На руках и ногах не было даже намека на мышцы, коленные и локтевые суставы казались неестественно большими. О том, что несчастная еще жива, свидетельствовало только хриплое дыхание, едва заметно вздымавшее впалую грудь.

Оправившись от первого потрясения, Джен поняла, что, не­смотря на ужасное состояние девочки, за ней заботливо ухажи­вают. Волосы, длинные и черные, как у ее сестренки, тщательно расчесаны и заплетены в две косы. Ночная рубашка и покрывав­шая матрас простыня, хоть и ветхие, местами протертые, были чистыми.