Николай Иванов - Афганский шторм

А был бы жив он – выпил за меня.

Политбюро ко дню смерти своего Генсека выработало свои незыблемые правила: что положено при этом ему, а что не положено.

Впервые после смерти Сталина первые полосы газет были в траурных рамках. Был объявлен и траур по стране – отменялись увеселительные мероприятия, приспускались государственные флаги. Многие люди, как и при смерти Сталина, плакали. Не в таком количестве, конечно, и не так глубоко, но плакали, отдавая должное главному для русских людей итогу правления: при Брежневе не было войны. Об афганской кампании не говорили во всеуслышание, да к тому же это была война не народа, а участие ограниченного контингента войск в гражданской войне на стороне законного правительства. Мы же со времен Испании – да что Испании! – всю жизнь русские помогали кому-то воевать. Так что плакали, но гордились. Только, видно, нельзя плакать так долго, девять лет…

Среди приглашенных на прощание с лидером КПСС и Советского государства плакали Войцех Ярузельский, Фидель Кастро, Густав Гусак. Они, может быть, первыми почувствовали не только потерю друга, «старшего брата», но и смогли заглянуть вперед, увидеть нарушение стабильности между соцстранами и Западом. С Брежневым уходила целая эпоха, впоследствии названная эпохой застоя. Хотя в истории, конечно же, застоев не бывает. Тем более в истории такой огромной, в одну шестую часть суши, державы. Но слово про застой было сказано, и под его знаменем ринулись пробуждать, колыхать «уснувшую» страну – рысью, марш-броском, «до основанья, а затем» – новые поколения идеологов-политиков.

Но это уже другая и, к сожалению, не менее трагическая история нашего государства. Это другие книги, другие герои. А тогда, в год смерти Брежнева, на горных афганских кручах, в ущельях, «зеленке» разрастались боевые действия моджахедов против правительственных войск, которых поддерживали бесшабашные, выносливые, рвущиеся в первую шеренгу советские солдаты – шурави. И уже подсчитывались потери среди этой первой цепи за 1982 год, да только не значился в этих списках безвозвратных потерь «афганец номер один» – человек с густыми черными бровями, любивший быструю езду на автомобилях и старые рубашки, смотревший по вечерам фильмы про войну или альбомы с фотографиями природы, скончавшийся в своей постели холодным ранним утром 10 ноября. Его ружье, приготовленное с вечера для охоты и двадцать лет не дававшее осечек, на этот раз так и не выстрелило…

…И даже поставив точку, не беру на себя смелость сказать, что выявлены и обозначены все подводные течения, все пружины, задействованные в афганских событиях.

Помню, покойный Маршал Советского Союза Сергей Федорович Ахромеев, увидев меня, воскликнул:

– Да сможете ли вы понять все, что происходило в конце семидесятых в мире?! Сможете ли посмотреть на события по-государственному?!

Было 30 апреля 1991 года, половина десятого вечера. Именно на это время маршал назначил мне встречу в Кремле. Когда назвали этот срок, я даже переспросил его порученца:

– Тридцатого в двадцать один тридцать?

То есть накануне Первомая и в такое позднее время?

В Кремле практически никого уже не было. Сергей Федорович сидел за столом без кителя, между двумя стопками документов.

– Ну и что вы сможете понять и оценить в вашем возрасте? – назвал он наконец и причину недовольства.

От роду мне было 35 лет, но я, сам прошедший Афганистан, уже вдоволь нахлебался всякой мути в залихватских публикациях о начале афганской эпопеи. Может, у меня и не хватало седых волос, которые внушали бы доверие, но было много злости и желания начать работу по сбору материала о политическом решении на ввод войск в Афганистан. Главным для меня стало понять, не кто вводил войска, а почему их все-таки решили ввести.

И все же Сергей Федорович вышел из-за своего рабочего стола, пригласил сесть. И минут сорок отвечал на вопросы.

Еще короче оказалась встреча-беседа с маршалом Николаем Васильевичем Огарковым. Зная его предвзятое отношение к журналистам и боясь рисковать, познакомился вначале с секретаршей. Она передала мое письмо бывшему начальнику Генерального штаба, а потом, когда маршал не отреагировал на него, соединила меня с ним по телефону.