Владимир Угрюмов - Дикий

Опять доносится с улицы звук. Но это не атака, а Денисыч прилетел на мотоцикле. Он вбегает на крыльцо с карабином в руках и начинает ругаться:

— Гады. Вот гады! Не жизнь, а война. И на Азове семь человек поубивали. Тут теперь палят! Это я знаю кто! Завтра будет им!

Денисыч рассматривает расстрелянную дверь и продолжает грозить неизвестно кому.

— Леха, может, это как-то с рисом связано? — спрашиваю я. — Местный рэкет?

— Какой рэкет? — вмешивается хозяин. — Двери вон испортили!

— Нет, — отрицательно мотает Леха головой. — Они еще не созрели. Но быстро прогрессируют.

— Я услышал — стреляют! Сразу понял, что по вам палят. Сразу сюда. Вы не бойтесь — это они так пугают. На большее у них еще писька не выросла…

Так успокаивает нас Денисыч, и я соглашаюсь с ним, поскольку могли и машины расстрелять, но духу не хватило.

— И вообще, — подвожу я черту. — Мы будем сегодня спать или нет?

С утра пораньше в доме появляется местный мент. Мы с ним уже общались после танцев. Я в разговор не ввязываюсь, а Леха с ним что-то активно перетирает за чашкой чая.

— Все вопросы решим! — обещает капитан. — А то черт знает что творится. Слышали, что произошло в Славянске и возле моря тоже?

— Да как-то так, — неопределенно отвечаю ему. — Ходят по станице слухи.

— Слухи! Убивают милиционеров! В двери мирным людям палят. Я за Россию не отвечаю, но у себя в станице порядок наведу! — Капитан допивает чай, пожимает нам руки и уходит.

И я тоже собираюсь.

— Куда ты? — спрашивает Вика, а я отвечаю, что надо сигарет купить.

Завожу БМВ и еду на рынок. Рынок в станице — это и дом культуры, и политбюро одновременно. Ставлю тачку чуть в стороне, чтобы раньше времени в глаза не бросаться, и иду вдоль овощных рядов. Покупаю пачку «Космоса». Если их высушить, отличные сигареты получаются. Когда мы с Лехой махались с местными после танцев, то я их машины запомнил. Время было темное, но узнать можно. Перед рынком одна из тех машин стояла. Не знаю, чего Денисыч и капитан руками машут: приехали б на рынок и сразу разобрались… Дрались мы с парнями не в картофельном поле, а почти под музыку. Вижу — парень торгует кассетами с лотка. На нем потертый ватник и модная клетчатая кепка. Покупаю у него кассету и спрашиваю:

— Где хозяин? «Шестерка» его стоит у ворот. А сам-то где?

— Мишка, что ли? — переспрашивает продавец.

— Мишка, Мишка, — улыбаюсь я.

— Он в ларьке всегда.

Ларек новенький, чистый. Сбоку дверь. Открываю ее. Там трое умеренно молодых местных дебилов.

— Простите, — произношу вежливо. — Кто из вас будет Михаил?

Тот, что сидит на ящике спиной ко мне, начинает поворачиваться и произносит:

— Ну, я…

Больше я слушать не хочу и, вспоминая клуб «Олимп» на Моховой улице, вонзаю ребро ладони в его мясистую наетую шею. На пару минут он свободен. Двое других вскакивают, мешая друг другу в тесном ларьке. Ближнего достаю ногой в солнечное сплетение. Специально надел кожаные крепкие ботинки. Парень скрючивается, словно гусеница. Ему больно. Так бы и склевал его… Третий дебил забивается в угол. Зеленая сопля от страха вылезла из ноздри. Перешагиваю через первого и второго и говорю третьему:

— Сопли вытри, щенок.

Он вытирает рукавом и смотрит на меня, моргая от страха.

— Милый мой, — начинаю говорить очень спокойно и следя за дикцией. Спокойная и четкая речь до дебилов часто доходит лучше, чем матюги. — Милый мой, если ты, твои друзья или кто-нибудь еще из местных сделают что-либо подобное, то мне придется — я это говорю с сожалением и печалью, — мне придется вырезать всю вашу долбаную команду, как кур. Ты понял?

Парень кивает, он понял.

— С сегодняшнего дня, — продолжаю все так же вежливо и четко, — ты и твои приятели будут мне лично отчитываться об обстановке в станице.

Парень кивает, он понял. Его приятели начинают шевелиться, потому что они еще живые. А покойники мне надоели. Нет от них никакого прока.

— А Денисычу привезете новую дверь. Иначе он на вас всех ментов спустит. Менты нынче злые.

Парень кивает, он понял. Его приятели продолжают шевелиться. Легонечко провожу прямой удар парню в то место, которое называется пахом. Глаза у него выкатываются, сопли вываливаются, слюна изо рта вытекает. Он сползает на пол ларька и шевелится там вместе с приятелями.

Днем я отправляюсь в Славянск вместе с Викой. Больше я здесь никого мочить не собираюсь, просто надо как-то скоротать время. В Славянске имеется своеобразный центр с несколькими старинными домами купеческого вида. На реке есть набережная, гуляя по которой под руку с Викой, я вспоминаю Неву и Питер — далекие воспоминания, словно из чужой, прожитой кем-то другим жизни.