Трубач перекатился ко мне и сказал на ухо, показав подбородком куда-то вверх:
— Апельсины, а? Эдем! Мог ты себе такое представить? А запах, слышишь?
— Лавровый лист, — так же негромко ответил я.
— Точно. Вот бы набрать.
— На суп?
Трубач шумно вздохнул — как автобус, закрывающий двери.
— Приземленный ты человек! На венок!
И откатился на место.
Да, Эдем. И всего пару с лишним месяцев назад, в гари стылых пожарищ и приторном тлене Грозного, даже вообразить было невозможно, что есть на земле такие места и мы можем там оказаться. И все-таки оказались. Только не нежимся голыми в кущах, прикрываясь фиговыми листками, а пластаемся на земле, стирая муравьев, наползающих на шею и щеки. И слева на грудь давит рация, а в правое бедро воткнулась острым углом пластмассовая коробка электрошокового устройства вроде отечественного «Удара», только мощней на сколько-то тысяч вольт. И то не так, и это не так. А бывает ли вообще, чтобы все так?
Мои размышления о несовершенстве жизненного порядка прервал голос Мухи — такой громкий, что я поспешно выкрутил регулятор рации почти до нуля.
— Клиент отплыл, — сообщил Муха. — Как поняли?
— Понял тебя, — ответил я. — Всем. Оставаться на приеме. На связь выходить только в крайнем случае. Артист?
— Ясно.
— Муха?
— Ясно.
— Док?
— Понял.
Чтобы создать у соседей по пансионату эффект нашего присутствия, Дока мы оставили в моем апартаменте перед орущим телевизором, настроенным на канал «НТВ плюс». «НТВ плюс» транслировался со спутника на Израиль, но и на Кипр сигнал доходил. Поэтому ответ Дока прозвучал, как из комнаты, наполненной собравшимися на вечеринку гостями.
— Конец связи, — сказал я и выключил рацию.
Резидент показался в просвете улочки минут через двадцать. Шел он довольно твердо, хоть и без особой легкости. «Паломино», видно, какое-то действие все-таки оказало. Серый фургончик, припаркованный возле отеля, не вызвал у него интереса. Он обошел машину, пересек небольшой двор и по наружной лесенке поднялся на свой балкон. Дверь открылась, закрылась, вспыхнул свет, на тюлевых шторах мелькнули тени. Минуты через две шторы раздвинулись и просторные фрамуги окон уползли вверх. Это был знак нам. Мы одним духом взлетели на балкон и притаились под окнами, скрытые от постороннего взгляда панельной оградой.
Из номера доносилось какое-то сдавленное мычанье. Потом раздался голос Артиста:
— Замри, лаврушник! Два раза не повторяю!
Я осторожно заглянул в окно. Номер был большой, с двуспальной кроватью и белой мебелью. В одном из кресел сидел рыхлый смуглый мужик со связанными ногами и руками, примотанными к подлокотникам кресла тонким шнуром. Рот вместе с усами был заклеен плотной широкой лентой-липучкой, черные волосы вздыблены, выпученные глаза наполнены ужасом. Перед ним стоял Артист и у самого его носа поигрывал ножом.
Да, в каждой работе есть свои недостатки. Одним зарплату задерживают, другим розовые свинячьи рыла финку в ноздрю пихают. И не скажешь, что лучше. Или наоборот — что хуже.
Боцман подтащил к креслу торшер и все три рожка направил на резидента.
Грамотно. Теперь мы с Трубачом могли не опасаться, что резидент нас заметит.
Боцман отошел в другой угол комнаты, к письменному столу, на котором я заметил монитор компьютера, и принялся вываливать бумаги из ящиков. Тем временем Артист придвинул к креслу стул, уселся на него и отодрал липучку с лица резидента, приставив при этом клинок к горлу и предупредив:
— Пикнешь — хана! Понял, да? А теперь колись: кого ты на Пана навел?
— Какой Пан? Не знаю никакого Пана! Я деньги дам, все отдам! Отпусти меня, дорогой! Все деньги дам, никому ничего не скажу!
Голос у него был хриплый, по лицу градом катил пот, густые черные усы стояли, как и волосы, дыбом.
К Артисту подошел Боцман, протянул несколько газетных вырезок. Артист мельком взглянул на них и ткнул в физиономию резидента:
— Не знаешь Пана? А это кто? Смотри, сука! Прямо смотри! Не читал, скажешь?
Вырезки делал, а не читал?
— Читал, дорогой! Убери ножик! Читал! Все читали, я тоже читал! Не знаю Пана! Что написано, то знаю, а больше ничего не знаю! Вырезки делал — интересно было. Друзьям показать, знакомым показать. Такие дела, всем интересно!
— А этого тоже не знаешь? — Артист ткнул острием ножа в какой-то из снимков.
— Тоже не знаю! Что написано, знаю. Что по телевизору передавали, тоже знаю. Вологдин его фамилия, больше ничего не знаю!
Читать дальше