Екатерина Неволина - Цирк кошмаров

– Теперь Олег живет и, возможно, будет жить еще долго… если не полезет решать проблемы, которые вовсе ему не по зубам. Хочешь сделать ему добро – убеди его не соваться не в свое дело и держаться от профессора как можно дальше. Он понравится Ланскому как подопытный экземпляр.

Слова были в целом правильные и логичные, но Алиса отчего-то почувствовала досаду. Зачем синеглазый появляется на их пути, раздает туманные советы, вытаскивает их из реальных неприятностей, но в то же время не открывает собственных карт? Каков его интерес в этом?..

Помнится, он говорил, что есть люди, наделенные особенными способностями. Такие, как он сам. Ну и где эти люди? Почему они бездействуют?

– Я просто слежу. И помогаю, когда нужна моя помощь, – ответил он на незаданные вопросы.

– Ты читаешь мои мысли? – Алиса в шоке отступила.

– Ты думаешь слишком громко. Извини, не взял беруши, – ответил он. – Да ладно, не беспокойся, не лезу я в твои секреты. Так, поверхностно смотрю.

Несмотря на этот ответ, девушка покраснела и отвернулась. Как же… неприятно, если он понял, что она к нему чувствует…

Вот странно: иногда Алиса почти забывала о синеглазом, но стоило ему оказаться рядом, и она чувствовала себя околдованной.

– Ты… или вы… уж не знаю, сколько вас там, поможете отцу Олега? – спросила Алиса, пытаясь отбросить ненужные мысли.

– Поможем, – синеглазый протянул руку, но Алиса не стала ее пожимать. Все-таки мутный тип, кто знает, что он там себе думает – в отличие от него его мысли оставались для нее закрытой книгой.

– Вот и хорошо. Пойду, пожалуй, – она открыла в водопаде дверь и шагнула, не дожидаясь его ответа – даже не посмотрев, оценил ли он ее умения и красоту жеста.

Один плюс во всем этом есть: Алиса, похоже, заручилась помощью и не солгала – ведь она же не дала обещания, что послушается новоявленного советчика, а значит, и нарушать ничего не придется.

– Итак, – хозяин откинулся в кресле. Его глаза, как всегда, казались равнодушно-стеклянными, и только подвижные руки выдавали истинное настроение профессора.

Карлик знал, что хозяин разгневан, и даже понимал почему. А поэтому без излишних вопросов направился в угол, где висела плетка с ремнями из вымоченной кожи. Он хорошо помнил ее с детских лет и понимал, что наказание необходимо. Он был плохим карликом, он нарушил приказание хозяина и не привез ему тех, кто требовался профессору, более того, он поднял руку на людей хозяина. Если хозяин всего лишь выпорет его за это, можно считать такое действие милостью.

Сняв плеть с плетеной ручкой, он протянул ее профессору.

Тот вздохнул и встал.

Слуга провинился, хозяин должен его наказать – оба прекрасно знали правила.

Взвизгнула плеть, и кожу обожгло болью. Это правильно, Гуттаперчевый привык к боли.

– Я позволил тебе жить! – удар плетью. – Я вырастил тебя, урода! – новый удар. – И ты ответил мне черной неблагодарностью! – удар. – Ты, ничтожество!

Карлик молчал и только вздрагивал при наиболее сильных ударах. Хозяин был очень зол, и вскоре по спине заструилась кровь.

– Слышишь, ничтожество! Как ты посмел пойти против моей воли?!.

После очередного удара Гуттаперчевый все же упал на пол. Плеть свистела, словно ветер. Он слышал такой ветер, когда цирк проезжал через степь. Пронзительный, надрывный, неугомоный ветер.

Он вдруг увидел себя птицей, летящей посреди огромной снеговой пустоши, где нет никого – только бескрайняя, слепящая глаза белизна. А еще – ветер, треплющий перья крыла, поющий в ушах ветер.

Холодная вода, выплеснутая ему в лицо, привела карлика в чувство. Он вздрогнул и прижал к груди колени. Тело болело. Все оно было одной свежей раной.

– Ты понимаешь, что твой поступок заслуживает более сурового наказания? – голос профессора был отдаленным и холодным, как все тот же северный ветер.

– Простите, – прохрипел он, с хрустом сжимая зубы.

– Мне не нужны извинения. Мне нужно знать, что подобное не повторится, – хозяин стоял над ним, буравя стеклянным взглядом.

– Я… я буду держать себя в руках… она…

– Она напомнила тебе о матери, ведь так? – хозяин присел на корточки и, закурив, пустил струйку дыма в лицо лежащему.

Тот скрипнул зубами. Профессор всегда читал его как открытую книгу.

– Ты помнишь, я обещал назвать тебе имя твоей матери… – хозяин замолчал и сделал несколько затяжек. Гуттаперчевому показалось, что за это время его сердце разорвется от ожидания и глупой надежды, но он молчал – задавать вопросы нельзя, это неправильно. – Но ты не заслужил моего доверия. Еще одна подобная выходка – и ты не услышишь этого имени никогда. Ты меня понял?! Ни-ког-да!