Валерий Горшков - Дискета мертвого генерала

Когда через шесть минут приполз последний сонный «пассажир», старший группы ихтиологов, Прохоров поднялся по ступенькам железной лестницы, сел возле единственного выхода из каюткомпании и сказал:

– Внимание, слушайте меня и не задавайте лишних вопросов! Сейчас все вы останетесь здесь, я вас закрою и уйду!..

– Да ты что, охренел, дружок?! – вдруг громогласно рявкнул самый здоровый мужик на корабле, кок Володя, и рывком вскочил с дивана. – В чем дело, почему капитан собрал людей здесь, а сам где-то шастает?! Что за шуточки .

– Может быть, помолчишь, а? – поморщился Прохоров, резким движением вытаскивая засунутый за пояс пистолет. – Ко всем остальным тоже относится!

В кают-компании мгновенно повисла гробовая тишина. Все без исключения присутствовавшие, не моргая, уставились на крепко зажатый и направленный точно вперед «браунинг». Аргумент, неожиданно появившийся в руке у Прохорова, был достаточно веским, чтобы не принимать его во внимание.

– Вот так-то гораздо лучше, – пробурчал Вадим Витальевич, чуть скривив уголки губ. – Ставлю всех в известность, что корабль захвачен.

Капитан, боцман и стармех оказались чересчур прыткими, даже сопротивлялись И где они сейчас?.. – с ядовитой усмешкой спросил Прохоров, несколько секунд внимательно разглядывая испуганные лица, а затем сам же и ответил. – Гуляют по райскому саду вместе с покойными родственничками. Если кто желает последовать их примеру, милости просим. Немедленное исполнение гарантирую! Нет желающих? Как хотите… – Вадим резко развернулся, вышел из кают-компании и закрыл за собой дверь. Несколько раз гулко скрипнула наружная задрайка, а потом раздался громкий, юродивый смех, больше напоминающий карканье вороны. Кому именно он принадлежал, было нетрудно догадаться.. Он обозначал, что в процедуре захвата «Пеликана» поставлена большая жирная точка.

Покончив с этим, Прохоров быстро забежал на третий ярус надстройки, сообщил Борису и Игорю об успешном завершении операции, а потом спустился обратно на палубу и не спеша пошел в боцманскую подсобку, на ходу обдумывая во всех деталях предстоящую ему роль римского инквизитора Настоящему религиозному фанатику было гораздо легче – он требовал ответа на один-единственный вопрос. Славгородскому же предстояло вывернуть наизнанку всю свою профессорскую душу. К тому же сделать это надо всего за шесть минут, так как по истечении именно такого срока введенный внутримышечно скополамин, который гораздо чаще называют «сывороткой правды», у девяносто семи человек из ста вызывает необратимые изменения психики, делая их, по сути, полными идиотами до конца жизни.

О таком прискорбном факте Прохорова предупредили еще в Москве, когда в одном из частных зубоврачебных кабинетов вместо правого верхнего резца вставили ничем не отличающуюся от него по виду капсулу с дозой концентрированного препарата. Верховные деятели решили, что добиться всей полноты информации от одиозного профессора, что предполагалось сделать в будущем, когда настанет соответствующий момент, будет весьма проблематично или, по крайней мере, достаточно трудно, если на все про все отпущено только несколько минут. И с тех самых пор Вадим Витальевич Прохоров постоянно имел при себе один из самых совершенных контейнеров стоимостью в несколько тысяч долларов.

А перед самым «круизом» он специально прихватил с собой одноразовый шприц. Конечно, такой ерунды вполне хватало и в корабельном медпункте, но отнюдь не всегда могла предоставиться благоприятная возможность воспользоваться его услугами.

Славгородский лежал там же, где и пятнадцать минут назад. Едва появился Прохоров, Григорий Романович отчаянно замычал, испепеляя своего мучителя раскаленным взглядом сверкающих глаз. В руке у Вадима профессор обнаружил пластмассовый шприц с небольшим количеством мутной жидкости, отдаленно напоминающей алмагель, но, несомненно, не имеющей к препарату для диабетиков никакого отношения. Славгородскому не потребовалось слишком много времени, чтобы чисто интуитивно догадаться о цели очередного визита «доктора Прохорова». Он, подобно призраку ада Люциферу, пришел за его душой.

Осознав сей прискорбный факт, а также полную невозможность изменить что-либо в свою пользу, профессор сразу осунулся, лицо его приобрело мертвенно-бледный оттенок, глаза безвольно опустились, уставившись в грязный пол, а где-то в недрах смирившегося со смертью мозга начал отчетливо наигрывать похоронный траурный марш.