Валерий Горшков - Останься

Посвящается всему, что не сбылось.

«– А где же люди? В пустыне так одиноко…

– Среди людей тоже одиноко».

Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц»

Машина заглохла прямо на проезжей части посреди частного квартала. Саймон помучил немного стартер, предприняв несколько попыток запустить двигатель, но сдался, когда взглянул на лежащую стрелку уровня топлива.

Прихватив с пассажирского сиденья полупустую бутылку бурбона, он выбрался наружу, и, даже не закрывая дверь, двинулся дальше пьяным шагом.

В спину ему бил желтоватый свет фар, из салона автомобиля доносились помехи радиоприёмника. Вокруг пахло остывшим асфальтом, а от лужаек по обе стороны от него тянуло свежескошенной травой.

Казалось, всё здесь было как раньше, но отсутствовала натуральность. Ни тебе трелей ночных птиц, ни звуков сверчков, ни шумов из домов, аккуратными рядами сжавших дорогу. Свет не горел ни в одном окне. Город далеко позади тоже поглотила тишина. Не было даже ветра. В сгустившейся вокруг тьме уже достаточно отошедший от своего авто Саймон слышал лишь собственные шаги и барахлящую в оставшейся за поворотом машине магнитолу.

– Если меня кто-то слышит, знайте: вы не одни, – проговорила она.

– Я бы на твоём месте не был так уверен, – Саймон отглотнул из бутылки, раскашлялся и отшвырнул её в сторону.

Склянка звякнула об асфальт, но не разбилась, а отлетела в траву и глухо закувыркалась в ней.

Идти оставалось недалеко. Ещё метров пятьдесят, и он на месте. Конечную точку своего маршрута он видел отсюда – газон вокруг участка уже успела захватить дикая растительность. Правда, сквозь неё всё ещё просматривались окна первого этажа здания.

Подойдя к тому месту, где, как он предполагал, должна была находиться входная дверь, Саймон достал из-за пояса кислотно-оранжевый сигнальный пистолет. Он был уверен – никто не придёт, но всё равно запустил в ночное небо красную ракету.

Вспышка ослепила его. Шум выстрела ещё раскатывался по безмолвному району, когда Саймон наконец смог отморгаться. Ракета уже заканчивала свой полёт где-то в конце улицы. Не дожидаясь её падения, Саймон нырнул в густую траву и продрался сквозь неё ко входу.

Отперев замок, он шагнул внутрь и, пройдя через грязный коридор, оказался посреди знакомой гостиной. На пыльном подлокотнике кресла всё так же лежал пульт от телевизора. Стоило нажать кнопку, и экран ожил, но продемонстрировал лишь помехи. Когда он показывал что-то другое в последний раз? Уже давно, в прошлой жизни, как раз перед его днём рождения.

– Малыш, у тебя завтра день рождения, а ты так и не сказал мне, что тебе подарить, – Дженнифер хитро посмотрела на него, уже представляя, как он нахмурится.

– Специальная трёхслойная подошва подарит вам великолепные ощущения при ходьбе, – обещали с экрана, – а инновационная технология «ultra dry» защитит кожу ног от пота и грибка. Только сейчас! Закажите одну пару шлёпок, и вторую мы вышлем вам совершенно бесплатно! Но это ещё не всё! Позвонившему в течение десяти минут мы подарим чудесный освежающий спрей для ног. Звоните сейчас, телефон указан внизу экрана. И поторопитесь, количество товара ограничено…

– Джен, который час?

– Ну опять ты уходишь от разговора. Без двадцати четыре.

– Мне чертовски нужны эти тапки. Понять не могу, как я прожил без них целых тридцать два года. У тебя, кстати, осталось семь минут, иначе не дадут спрей.

– Дурак! Саймон, ты самый настоящий дурак! – она бросила в него кусочек сахара, который только что собиралась положить в кофе.

– Но почему? Я же сказал тебе, чего я хочу. Ты что, не слышала? У них же трёхслойная подошва! – он прищурился, понимая, что сейчас последует буря эмоций.

– Говорю же… Дурак. Я с тобой не разговариваю. А ещё у нас не осталось сахара. Теперь мне придётся пить невкусный горький кофе, и всё из-за тебя. Всё, теперь точно не разговариваю, – сказала она и отвернулась к окну.

Саймон поднял с кресла неудачно брошенный кубик сахара, зажал его зубами и тихо подошёл к ней.

– Не дуйся, я пгынес тепе твой хахаг, – она не повернулась, но он увидел ямочки на щеках, которые говорили о том, что она улыбается.

– Давай, – она подставила руку, продолжая глядеть в окно.

– А ты фофегнись и вогьми.

Она, наконец, рассмеялась. Рассмеялся и он, уронив уже никому ненужный сахар. Сгрёб её в объятья и поцеловал. Он любил её целовать. Любил всё, что с ней связано – её зелёные глаза, то, как она хмурится или, чуть приподнимая правую бровь, удивляется, как смеётся. В общем всё.