Сергей Донской - Туманный вирус

Другие приметы сказочной роскоши тоже были налицо — крыша из оцинкованного железа, высоченная ограда из сырцовых блоков, двустворчатые ворота на сварных петлях, снабженные специальной калиточкой, запирающейся изнутри на задвижку. Судя по кирпичной трубе, в доме имелась добротная русская печь, а то и английский камин, у которого, как представлялось издали, приятно посидеть вечерком в стеганом узорчатом халате с чашкой кумыса в руках. Впрочем, хозяин, то бишь бай, мог отдавать предпочтение душистому зеленому чаю. Сброшенный на землю, Курбатов живо представил себе этого ублюдка, прихлебывающего либо конское молоко, либо чаек, довольного собой, лоснящегося, распаренного. А потом так же мысленно задушил его собственными руками.

Но все это были бредовые мечты. На самом деле бай по вечерам угощался исключительно коньяком с изюмом, и не сидя, а полулежа. Правда, камин в его хоромах действительно имелся, хотя топить его приходилось не дровами, а обычными кизяками. Стены байского жилища были увешаны коврами ручной работы и фотографиями многочисленных родственников в аккуратных рамочках из орехового дерева. Повсюду была расставлена настоящая чешская мебель с финтифлюшками, на кроватях высились горки подушек, с потолков свешивались хрустальные гроздья многорожковых люстр.

Когда баю становилось скучно, он всегда мог поиграть в нарды, посмотреть корейский телевизор, оборудованный параболической антенной, или хотя бы послушать музыку по транзисторному приемнику на батарейках. Это случалось нечасто. Зря, что ли, проживали в доме целых четыре байских жены с метровыми косами, одна из которых, губастенькая, была специально обучена азам французской любви. Бай то пользовал жен гуртом и попеременно, то наблюдал, как они танцуют, а иногда затевал всякие потешные забавы, до которых был охоч с детства. Посторонние могли лишь догадываться о том, что происходит за закрытыми дверями, но когда оттуда доносился визгливый байский смех, слуги знали: нынче жены выйдут из хозяйских покоев с новыми синяками и царапинами.

Оставаясь один, бай часами стоял у окна, любуясь своим садом и виноградником. Глаза его были полузакрыты, на губах блуждала мечтательная улыбка.

Его звали Сарым Исатаевич Хабиров. В прошлом заслуженный деятель сельского хозяйства, выпускник сельскохозяйственного техникума, заведующий животноводческой фермой колхоза «Заря Востока», переименованного в агрокомбинат имени Ибрагима Алтынсарина. Ныне процветающий пенсионер с мордой округлой, но слегка перекошенной, как домашняя лепешка неправильной формы. По двору Хабиров расхаживал в лисьей шапке, желтом халате и шелковых кальсонах, завязки которых волочились следом за шаркающими войлочными тапками с загнутыми носами. В одном из широких рукавов халата пряталась плетка-многохвостка со свинцовыми наконечниками. Поговаривали, что родного племянника, угнавшего у Хабирова стадо баранов, он так исходил плетью, что у того мясо с костей сошло, вместе с кожей. Еще говорили, что один из кусков этой кожи, украшенный татуировкой, Сарым Исатаевич велел натянуть на свой любимый дуалпаз и по праздникам выстукивал на нем пальцами ритмы народных мелодий. Привирали, наверное. Если шкура в клочья, то разве ее на барабан натянешь? Тут одно из двух: либо первое, либо второе. Но плетка и дуалпаз у Хабирова действительно имелись. И дворец под оцинкованной крышей, и четыре жены с косами, и слуги, и бараны, а главное, рабы, много рабов. В одного из них должен был превратиться Станислав Курбатов.

Его окружили казахи, и один из них, вислоусый богатырь в домотканой шерстяной куртке и круглой шапке с меховой опушкой, велел ему подставлять шею под железный ошейник с цепью.

— Рехнулся? — Курбатов попятился.

— Давай, давай! — загомонили казахи, обступая его со всех сторон.

Они сносно говорили по-русски, хотя путали ударения. Но это был не повод считать их братьями или хотя бы друзьями.

— Позовите хозяина, — потребовал Курбатов. — Пусть посмотрит, какие мне важные люди на мобильник звонят.

— Он сам важный человек! Большой человек!

— Надевай! — богатырь тряхнул цепью.

— Да пошел ты!

— Ну, тогда не обижайся…

Казахи дрались неумело, толкаясь, мешая друг другу. Только Курбатову, сбитому с ног, от этого легче не было. Его отходили нагайками и кулаками, посадили на цепь и потащили за дом.

— Куда вы меня ведете? — спросил Курбатов, слабея от чувства обреченности, постепенно завладевающего им.