Сергей Зверев - День курка

Боль действительно уходит.

Сзади снова кто-то подходит вплотную, но вор властным жестом останавливает подчиненных.

— Довольно. Он умеет терпеть боль, а калечить его пока рано.

Человек отступает на несколько шагов. А я с облегчением перевожу дух и краем глаза смотрю на того, кто наносил мне удары.

Кажется, это тот мужик, которого вор называл начальником своей охраны.

Надо бы его запомнить. Пригодится на будущее. Смуглая рожа, чуток раскосые глаза, густые черные волосы… Явно из Закавказья.

«Ладно, Автоген Автовазович, — проговариваю про себя. — Попозже мы с тобой побеседуем…»

Тяжело поднявшись с кресла, вор подхватил со столика открытую бутылку дорогого коньяка, плеснул в два бокала и, подойдя ко мне, предложил выпить.

— Держи. Как твое имя?

— А ваше? — опрокинул я в рот обжигающий алкоголь.

— Можешь называть меня Аристархом Петровичем.

— Евгений Арнольдович, — представился я, не видя смысла скрывать элементарное. Все, что этому товарищу было нужно, он наверняка давно выяснил.

— Позволь узнать, Евгений Арнольдович, кто ты такой?

Пожимаю плечами:

— Обыкновенный человек. Пенсионер.

— Слишком молодой для пенсионера. Значит, бывший военный. Я примерно так и думал.

— А вы?

— Что я?

— Кто вы такой?

Прихлебывая коньяк, он посмеивается. Похоже, моя наглость его забавляет.

— Я вор в законе, — самодовольно говорит он, подливая в опустевший бокал алкоголь. — Свои люди кличут меня Ариком. Но для тебя я — Аристарх Петрович. Если поведешь себя правильно, разрешу называть просто по имени.

«Польщен. И буду стараться, — ворчу про себя. — Странный ты вор в законе. Разговариваешь правильно — почти не используя фени. Живешь открыто, не таясь, — видно, давно нашел общий язык со всеми местными администрациями, депутатами, ментами и прочим «товаром на продажу»…»

— Так что, Евгений Арнольдович, — продолжает он, — по-хорошему договоримся?

— О чем?

— Золотая цепь с вкраплением бриллиантов, в принципе, меня почти не интересует. Так… самую малость… Ценность этой вещицы для меня в другом — в маленьком и простеньком крестике из алюминия. Надеюсь, заметил такой? Золото высшей пробы глаз не замутило?..

Данное уточнение меняло дело. Если, конечно, стоящий передо мной грузный мужичок не врал, пытаясь выяснить главное: в моих ли руках находится ценная вещица. В пользу правдивости озвученной им версии говорил весь окружавший антураж. Огромная вилла на ухоженном участке, великолепная обстановка, обилие дорогой техники, вышколенная охрана… Что для владельца этих апартаментов стоимостью в несколько миллионов долларов значит какая-то старенькая цепь, хоть и с вкраплением бриллиантов? Ровным счетом ничего. Так… дешевая безделушка. К тому же в углу огромной залы я заметил пару икон с ликами святых.

— Да, — ответил я, — крестик действительно имеется.

— Он цел? — оживился вор.

— А куда ему деться? Вы верующий?

Одна из его куцых бровей вновь слегка изогнулась.

— Да, верующий. Я помог местной епархии построить храм и продолжаю жертвовать им деньги. А ты разве не веруешь в бога?

— Насчет бога — не уверен. Я верю в порядочных людей.

— О как. Ну-ка изложи подробнее. Может, и я приму твою веру?..

— Пожалуйста. В прошлом веке в сорок первом году польский священник Максимилиан Кольбе оказался в концлагере Освенцим. После побега одного из заключенных заместитель коменданта лагеря отобрал десятерых узников, которые должны были за этот побег умереть голодной смертью. Один из обреченных — польский сержант — стал рыдать, выкрикивая имена своей жены и детей. Кольбе вышел и предложил себя вместо сержанта. Комендант принял его жертву. В камере, куда бросили умирать десятерых заключенных, священник продолжал поддерживать собратьев по несчастью — молитвой и песнями. Спустя три недели он оставался жив, и нацисты решили ввести ему смертельную инъекцию. В восьмидесятых годах Максимилиана Кольбе причислили к лику святых. В таких священников я верю.

— И много ты встречал таких по жизни?

— Бывало, — уверенно ответил я.

— Ты интересный собеседник. А это в наше время большая редкость, — улыбнулся он. И вернул разговор в прежнее русло: — Так что с ценной находкой? Мы договоримся?

— Каким образом?

— Ты приносишь цепь. Крестик я забираю себе — это память о моих предках. Единственная вещица, оставшаяся от них… царство им небесное, — перекрестился он, глядя в угол с иконостасом. — Кстати, цепь мне придется тоже забрать. Извини, но операция по твоей поимке отняла много средств и времени — все это требует компенсации.