Сведения о потопленных судах записывались мелом на досках напротив соответствующего номера подлодки. При возможности сообщалось не только название потопленного судна, но и тоннаж. Одной из первых была отмечена «Атения» — ее занесли на доску за день до нашего прибытия на базу. Я увидел эти доски только на третий день нашего пребывания там, но из разговоров моряков понял, что они прямо-таки ликуют по этому поводу. Однако, когда те, кто понимал английский, послушали американские передачи и узнали, сколько человек погибло, радость их поуменьшилась. Смутил их и тон американских газет. Более того, и германское командование отнеслось к этому потоплению далеко не одобрительно, о чем на базу сообщили кодом через радиопередачи на английском языке. Радиопередатчика на базе не было, никто не пытался держать прямую связь с Германией. Более того, для получения инструкций из Германии у базы даже не было отдельной волны. Распоряжения приходили посредством оригинального кода, включенного в передачи на английском языке. Узнал я об этом совершенно случайно, благодаря тому, что скрывал знание немецкого. В передачи включались сообщения о подводных лодках. Как именно действовал этот код, я не знаю, но задумано все было очень толково, так как никому бы и в голову не пришло искать зашифрованные приказы в немецких пропагандистских передачах на английском.
Всякий раз, когда дежурный радист заходил на камбуз, чтобы занести мелом на доску новые данные о потоплениях, среди моряков базы воцарялось большое оживление — постоянно заключались пари, какая лодка выйдет вперед по тоннажу и числу потопленных судов. Однако к концу первой недели четыре лодки не сообщили в течение трех дней ни об одном потоплении. Через десять дней уже семь лодок не передавали никаких сообщений о потоплениях больше трех дней. А через четыре дня после нашего появления на базе «У-47» пришла туда с распоротой кормовой палубой — результат тарана. У нее была страшная течь, восемь человек из команды погибли. Три дня спустя, в воскресенье, в док поставили «У-21». Мостик у нее был покорежен, носовое орудие и оба зенитных пулемета повреждены, двенадцать подводников убиты и девять ранены. Вместе с нашей «У-34» на базе было три лодки, требовавших капитального ремонта.
Это и стало причиной перемен в настроении матросов. Не думаю, чтоб германское морское командование считалось с такими потерями: каждый подводник знал, что в современной войне потери будут тяжелые. Но все же когда за две недели пропало без вести семь лодок, а три стояли в доках с тяжелыми повреждениями, стало ясно, что смерть грозит членам всех команд подводных лодок. 14 сентября доски сняли. Все на базе понимали, что это значит; потери, с точки зрения командования, становились настолько большими, что могли расшатать боевой дух моряков.
И только тогда, кажется, я осознал, почему командир базы осмелился принять такие строгие меры против гестаповцев. В Киле или даже где-нибудь на базе в Южной Атлантике подобное было бы просто невозможно. Здесь же сыграла свою роль еще и теснота. Три с лишним месяца коммодор слишком близко соприкасался с Фульке. Более того, как и в атмосфере любого закрытого заведения, у коммодора возникло чувство, что база — единственно существующий мир. Германия и гестапо уже не представлялись ему реальными.
В день, когда убрали доски, на базе царило напряжение. А перед самым отплытием «У-41» я даже подумал, что матросы взбунтуются. Они спустились в док изможденные и подавленные, у некоторых из них был явно бунтарский вид. Как только человеком завладевает страх, он теряет жизнерадостность. Но кривоногий командир оказался на редкость крепким парнем. Таким бодрым и веселым я больше никогда не видал человека, идущего на смерть. Он спустился к лодке вместе с коммодором, и из него так и сыпались шуточки насчет того, что он сделает с британским атлантическим флотом, когда повстречает его. Команда взошла на борт, широко улыбаясь. Неделю спустя «У-41» была протаранена и потоплена британским эсминцем, сопровождавшим танкерную флотилию из Мексиканского залива.
Какое-то время после «У-41» лодки не уходили с базы. Они возвращались, вставали на прикол, а командам велели отдыхать. На этом основании я сделал вывод, что готовится какая-то крупная операция, и вспомнил о бумаге, которую командир «У-34» показал Логану. Днем встречи соединения британского флота было намечено 18 сентября. Надо было что-нибудь предпринять — в нашем распоряжении оставалось три дня.
Читать дальше