Евгений Павлов - Мракан-сити

— Я герой, поэтому я не смогу… — посмотрев в глаза Джерси — ненавистного ему человека, он повторил это, только в другой форме, — Если я убью тебя здесь и сейчас, Хэлван победит, а он не должен… — но говорить давалось с огромным трудом из-за переполняющей нутро бури эмоций, многократно умноженных, — Он не должен победить…

Спаун не сразу заметил прикрепленный к каменному лицу Соломона Оракула телевизор, и проведенный к тикающему устройству провод.

Не пришлось долго напрягать извилины, чтобы понять, что это…

— Взрывчатка!

И тут же, тут же послышались глубоко-смысловые, но смешливые россказни психа, затеявшего очередную обманку. Включился экран маленького телевизора, стоящего на одной из деревянных коробок, и… Спаун увидел скривившуюся в злобной ухмылке физиономию Хэлвана.

— Вот сейчас и поймем, насколько ж ты добр. Это — мой маленький эксперимент над ангельской сущностью антагониста! Посмотрим, сохранит ли твоя совесть, черный ангел, незапятнанную чистоту! Перед тобой человек, чья жизнь зависит от твоего решения. Вот такой винегрет, убьешь ты его или нет…

После оглашения условий Джек пропел стих:

…И озвучил, сколько у Темнока до взрыва:

— На спасение обожженного даю пятнадцать секунд… Нет, двадцать пять! Все, дерзай!

В Спауне заборолись сразу все чувства:

«Я должен спасти его или нет? Я должен. А хочу ли этого? Неважно. Я герой. Я должен. Точно? Думаю, да. А как по-другому? Никак. Вот так вот».

На пустые сомнения ушло треть отведенного времени.

«Нельзя сомневаться.

Нельзя, потому что нельзя».

Он перерезал резиновый шнур (за пять секунд) и, таким образом, освободил Джерси. Спас его, позабыв о ненависти. За девять секунд погрузил на SS, потянул рычаг и улетел.

По законам жанра раздался смех Безумного Джека, и после затмивший его мощнейший взрыв, уничтоживший голову и плечи могучего голема — древнего западного архитектора Оракула накрыл собою город…

Через час полиция запихнула в машину буквально офигевшего Джеймса Баллука, пережившего экстремальный шок. Генри Своллс прибыл, чтобы оценить масштаб материального урона, по поручению Фроста, естественно. И, как ценитель всего высокого и архитектурного, лейтенант не смог отнестись равнодушно к совершенному акту вандализма (мягко говоря), которому боялись дать юридическую оценку.

К Своллсу обратился за помощью житель района, где и стояла величественная статуя — рабочий автомастерской Ральф Стелон.

— Это что ж за такое, господин полицейский? Выходит, вы и главаря поймали, обеспечили, грубо говоря, мир и покой, его теперь, наконец, запихнут на тридцать замков, а ужас-то продолжается…

Генри мучился от неудобства перед ним, как, впрочем, и перед остальными людьми. Но, тем не менее, он попытался объясниться:

— Ситуация несколько сложнее, чем вы представляете. Я пока не готов что-либо утверждать, но…

«Ничего не говори, Генри, правда навредит еще сильнее».

Стелон все напирал и напирал.

— Но… что, господин полицейский? Скажете, что не в курсе происходящих беспорядков?

«Мне стоит солгать, чтобы сохранить мир. Правда не всегда нужна, порой люди заслуживают большего. Порой их вера должна вознаграждаться».

— Боюсь, что так, мистер. Но поверьте мне, скоро все наладиться…

— Когда же будет это скоро?

Напарники решили не стоять на месте и заступиться за Своллса, они спровадили Стелона до его магазина и попросили впредь не выпытывать у сотрудников полиции «строго секретные данные». Не желая ругаться с органами правопорядка, тот согласился и отошел назад, но издалека выкрикнул, что так это не оставит и обязательно напишет жалобу…

При падении каменной головы погибло девять граждан, еще двадцать находятся в критическом состоянии. Их поместили в недавно открывшееся отделение «не для наркоманов», в реанимационную больницы святого Феодора.

Полицейские воспретили персоналу клиники подпускать родственников пострадавших в палаты и телефонно пообещали близким оповещать о любых изменениях в самочувствии больных.