Андрей Воронин - Беспокойный

Чтобы отвлечься от навязчивого желания грызть ногти, Николай закурил. Было шесть тридцать восемь; Петрович уже нес откровенную околесицу, голова у него бессильно болталась из стороны в сторону, но он все еще держался.

– О, – сказал он вдруг, порывисто протянув руку с выставленным указательным пальцем куда-то в сторону моря, – «Треска» пошла!

Николай посмотрел в указанном направлении и успел заметить на фоне сверкающих под солнцем волн что-то вроде тонкой черной палки, которая, разрезая морскую гладь, двигалась параллельно берегу, держа курс на север, или, как говорят моряки, на норд. У него на глазах палка укорачивалась, уходя под воду; через секунду от нее остался только маленький белый бурунчик, а мгновением позже исчез и он.

– Какая треска? – решив воспользоваться случаем, с наивным видом спросил Николай. – Куда пошла?

Увы, несмотря на опьянение, Петрович уже сообразил, что сболтнул лишнего. Он даже слегка протрезвел, немного прояснился и ворчливо объяснил, что треска – это такая рыба и пошла она на нерест – а куда, спрашивается, ей еще идти?

«В самом деле, – подумал Николай, – куда? Сентябрь – это ж самое время для нереста!»

– За рыбалку! – провозгласил он, откупоривая вторую бутылку и до краев наполняя только что осушенный Петровичем стакан.

– Во время нереста рыбалка запрещена, – заплетающимся языком объявил тот и выпил залпом. Глаза у него мгновенно остекленели, уголки губ безвольно обвисли, а веки начали неудержимо закрываться, как будто Николай влил в него полный стакан не водки, а чистого, неразбавленного клофелина. – Отдохнуть… надо… – едва шевеля губами, с трудом выговорил он. – Придавить… массу…

Николай, уверенный, что никогда в жизни не слышал более приятного и разумного заявления, почти волоком оттащил его в будку, свалил на топчан и укрыл снятым с гвоздя тряпьем. На соседнем гвозде висели ключи от водных мотоциклов с разноцветными поплавками. Завладев одним из них, Подольский вернулся на берег и почти бегом вскарабкался наверх, к машине.

Спуск снаряжения по береговой круче и погрузка его на водный мотоцикл отняли десять драгоценных минут. Впрочем, Николай не особенно переживал: какое бы чудо техники ни являла собой пресловутая «Треска», она заведомо, и притом очень сильно, уступала водному мотоциклу в скорости. Через двадцать минут он уже втаскивал свое плавсредство на пологий откос крошечного, размером два на два, зажатого между острыми обломками подточенных морем береговых утесов пляжа. Спрятав мотоцикл среди камней, он для верности прикрыл его предусмотрительно прихваченным куском серого брезента и набросал сверху гальки и мелких булыжников. Теперь мотоцикл стал незаметным – во всяком случае, при беглом осмотре береговой линии с моря, да еще и через перископ.

Николай затянул ремни акваланга, повесил на грудь тяжелый рюкзак, содержимое которого было позаимствовано у покойного Махмуда Гадзаева, проверил крепления ласт и спиной вперед вошел в прозрачную, уже по-сентябрьски прохладную воду.

– Прощай, солнце, – процитировал капитана Немо Борис Рублев и усмехнулся, вспомнив, что не так давно уже произносил эту фразу, идя через лес с пистолетом в руке по пятам за профессиональным риелтором, а по совместительству работорговцем Бородиным. Если верить календарю, это действительно было недавно, а казалось, что с того дня прошло несколько лет.

Он сидел в сухой серо-желтой траве, которая ощутимо покалывала кожу сквозь ткань брюк, свесив ноги в неровный черный провал старой вентиляционной шахты, и, почти не щурясь, смотрел на поднимающийся над краем обрыва, набирающий силу и яркость солнечный диск. Ему не так часто доводилось прощаться с солнцем, обычно на это просто не хватало времени, но это тоже уже было, и притом не единожды. Каждый раз он думал, что, вполне возможно, больше никогда не увидит рассвет, и каждый раз оказывалось, что он ошибся: новый рассвет заставал его если не здоровым, то, по крайней мере, живым.

Ему тут же подумалось, что все когда-нибудь кончается, в том числе и удача. И даже если она не оставит тебя до глубокой старости, рано или поздно ты все равно умрешь. А стало быть, если есть возможность попрощаться – ну хотя бы на всякий случай, – было бы просто неразумно ею не воспользоваться. «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг» – так, кажется, сказал поэт…

– Ты там застрял, что ли? – разрушив мрачноватое очарование момента, прозвучал из-под земли сердитый голос Казакова.