Андрей Воронин - Беспокойный

Заложив руки в карманы просторных брюк, Борис Иванович неторопливо и бесцельно шагал по усеянному золочеными визитками наступившей осени тротуару. На бульварах шаркали метлами дворники, сметая листву в большие пестрые кучи, в воздухе ощущался горьковатый привкус осенней прели. В голове у Комбата слегка шумело, и он испытывал легкую, светлую грусть, частенько посещающую человека, пребывающего в состоянии, которое характеризуется неудобопроизносимым, но метким словечком «недоперепил».

Пил Борис Рублев сегодня не просто так, а по случаю. Они с Подольским выполнили данное когда-то Ивану Ильичу обещание вместе помянуть всех, чьи жизни забрал старый немецкий бункер, а заодно рассказать, чем кончилось дело. Делиться подобными воспоминаниями было не в правилах Бориса Ивановича, но старый командир торпедного катера имел на эту информацию полное, законное право: в конце концов, они втроем просто завершили то, что когда-то начал он со своими матросами.

Покинув квартиру старика, который в силу своего более чем преклонного возраста уже не мог тягаться с двумя дюжими десантниками по части опрокидывания рюмок, они еще немного посидели в уличном кафе, неторопливо, с длинными паузами разговаривая о пустяках. Сын Николая пошел в первый класс, и за это тоже было выпито – всерьез, обстоятельно, с полным пониманием серьезности отмечаемого события.

И теперь Борис Иванович с легким туманом в голове и светлой грустью на сердце брел куда глаза глядят по одевшимся в золото московским бульварам. Потом, будто вспомнив что-то или проснувшись, остановился и огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда это его занесло.

Прямо перед ним был дом, в котором когда-то жил Сергей. Задрав голову, Борис Иванович отыскал взглядом окна его квартиры. Одно из них было открыто. На подоконнике, придерживаясь за раму и напоминая чудовищно раскормленного воробья, сидел на корточках подполковник ФСБ Михайлов – уже не в своеобычных шортах, а в тренировочных шароварах с широкими лампасами, подозрительно похожими на генеральские. Подполковник мыл запорошенное известковой пылью окно – разбрызгивал из распылителя моющее средство и усердно возил по стеклу скомканной газетой. Газета издавала характерный скрип, с которым странно гармонировал доносившийся из глубины квартиры визгливый, истеричный женский голос, на чем свет стоит костеривший «жирного дармоеда» и «пузатого алкаша». Михайлов не огрызался и даже избегал смотреть в ту сторону. Приглядевшись, Борис Иванович рассмотрел у него под глазом хорошо заметный даже отсюда, с тротуара, синяк. «Вот везет человеку, – подумал он с сочувствием. – Перманентный бланш, прямо не синяк, а родимое пятно, впору с ним на паспорт фотографироваться…»

Его давно тянуло в этот двор – зачем, он и сам не знал. Уж конечно, не затем, чтобы выдворить подполковника с семейством из квартиры Сергея: теперь, после смерти законного владельца, это было практически невыполнимо, а главное, никому не нужно. Просто хотелось то ли напоследок в чем-то разобраться, то ли отдать какой-то последний долг, то ли просто постоять здесь, глядя на окна, за которыми когда-то жила счастливая молодая семья капитана ВДВ Казакова…

Борис Иванович вдруг сообразил, что если Михайлов нечаянно повернет голову и посмотрит вниз, то непременно увидит его – своего давнишнего недруга, стоящего с руками в карманах под окном и в упор разглядывающего его с самым хмурым и многообещающим выражением лица. «Еще испугается, чего доброго, – подумал Рублев, – разнервничается, начнет придумывать себе всякие ужасы. А ужасов ему, похоже, и без меня хватает…»

Отвернувшись от окна, из которого под аккомпанемент елозящей по стеклу газеты по-прежнему сплошным потоком неслись хлесткие эпитеты, Борис Иванович закурил и неторопливо зашагал прочь, сам не зная, разобрался в чем-нибудь или нет, но тем не менее чувствуя какое-то облегчение. Впереди показалась вывеска кафе, и он немного ускорил шаг, неожиданно ощутив жажду и острое желание спокойно, без свидетелей и посторонних вспомнить и поименно помянуть всех, кто когда-либо уходил плечом к плечу с ним в свой последний бой. Их было много, но Борис Иванович не сомневался, что сумеет вернуться домой на своих ногах.

Ну а если и нет – что с того?