Михаил Соколов - Гладиатор

Крокодил длинно, как жердь, завалился на песок.

Николай сделал шаг вперед. С закрытыми глазами, словно бы во сне или в сомнамбулическом трансе, Крокодил медленно извлекал из-под полы пиджака пистолет-пулемет "АГРАМ-2000" с длиннейшим глушителем и, хоть и не видя, точно целился в Николая.

Уже не с отвращением, а скорее с гадливым удивлением Николай нагнулся, отобрал оружие, выпрямился и ударил носком туфли телохранителя в висок.

Не для того, чтобы убить, просто, чтобы успокоить на время.

Повернулся и быстро зашагал по дороге. Ему казалось, что движение успокаивает. Дорога привела к КПП, где у ворот его остановил охранник. Посветил фонариком в лицо и неожиданно, без слов пропустил, скользнув напоследок лучом по руке, в которой Николай все еще сжимал рукоять пистолета.

Николай попробовал куда-нибудь приспособить пистолет, но глушитель сильно мешал. На ходу отсоединил, сунул в карман, а пистолет закрепил за поясом. Дорога слепо фосфоресцировала под луной. Он сошел с дороги, двигаясь почти на ощупь, оказался на склоне и стал карабкаться, цепляясь за траву, кусты, деревья. Не думал – куда? зачем? – лез и лез, прилагая все силы. Ему хотелось утомить мышцы, довести себя до изнеможения.

Вдруг склон окончился. Николай оказался на поляне, окруженной низкорослыми деревьями. Моря здесь не было видно, но оно все еще слышалось даже отсюда, шумело за спиной. Он быстро пошел в сторону от моря: хотелось самым коротким путем забраться на скалу, возвышающуюся над всем окрест.

Он обходил деревья, вытянув руки, чтобы вовремя отводить ветки. Выйдя вскоре еще на одну поляну, вспугнул стадо каких-то животных. Скорее всего диких свиней, а может, и оленей; животные шумно, треща ветками, унеслись сломя голову прочь. Месяц вновь исчез за тучками. Вслушиваясь в темноту, он терпеливо ждал, когда вновь станет светло. Ожидание затянулось. Наконец он услышал идущий снизу, продолжительный далекий шум – гул, с которым ветер разгонял волны. Не раздумывая, направился в противоположную сторону.

Вновь разорвались облака, стало светло, и ближняя вершина поплыла над ним; он двинулся напрямик по склону, не обращая внимания на то, что временами, погружаясь в переплетения кустарников, перестает что-либо видеть.

Взобравшись наверх, обнаружил, что находится на небольшом скальном выступе, который чуть выше был уже покрыт сухим, трещавшим под ногами мхом.

Вновь начался подъем, и, по мере того как он поднимался, скала постепенно становилась отвеснее. Последние метры ему пришлось лезть на ощупь, выискивая пальцами и ступнями скальные трещины. Сердце сильно стучало. Он полз все быстрее и радовался, что почти ничего не видит и, значит, высота под ним не мешает. Он уже стал бояться, что это восхождение никогда не кончится. Но тут ему повезло – огромный треугольник тьмы, во вновь наступившем лунном затмении мрачно зависший над головой, оказался неожиданно близко.

Последние метры путь ему освещал месяц. Он карабкался сзади валунов, иногда шатких, иногда очень прочно выдерживающих ступни – и вот долез. Сел на камень; сзади была небольшая покатая поляна, дальше внизу росли кусты, отдельные деревья, а еще ниже вновь начинался лес.

Перед ним – до горизонта и дальше – ширилось, полное серебристых уколов, живое, страшно живое море. Он постепенно приходил в себя. Отсюда – совсем близко – виднелась дорога, по которой он уже несколько раз ездил в город и обратно. Минуя спуск к дому отдыха, она шла и дальше, поверх склона. Он видел ее до огромного раздвоенного клена, росшего чуть ниже, потом все терялось во мшистом лунном сумраке. Он подумал, что спускаться будет легко. Этот путь наверх, это отчаянное карабканье к вершине, неожиданно внесло покой в душу. И то, что казалось не так давно совершенно непереносимым: идиотские здешние интриги, театральная алчность, предательство Нины, которое и предательством нельзя было назвать – просто хорошо выполненной работой, – все отошло на задний план.

Рядом послышалось громкое шуршанье, и, фыркая, как маленький паровоз, мимо прошел еж. Остановившись рядом, задрал кверху узкую мордочку, принюхался, еще раз громко фыркнул и ушел.

Николай закурил, на мгновение ослепив себя. Но зрение тотчас же вернулось. Он вдыхал дым, чувствовал сладкую негу в жилах и, чудно протрезвевший, ожидал, когда можно будет спускаться вниз. Воздух был серебристым от звезд и месяца; он внимательно смотрел, как медленно выплывают из ночи ущелье, осыпь, перелески – все, чего поверхностный взгляд не замечал; наконец, впервые за последние часы он почувствовал в себе покой, смирение с тем, что его ожидает, и мог – без суеты и печали – думать о завтрашнем дне…