— Не задавай лишних вопросов!
— Смогу.
— Включай «ноутбук».
— Но… У меня нет дискеты.
— Где она?
— Дома. Ты сказал, чтобы я ее вернул. Но я… — Черт. Ладно. Езжай за ней — и сразу сюда, — приказал Ермаков. — Одна нога здесь, другая там. Когда будешь выезжать из Москвы, позвони.
— Что происходит, батя? — спросил Юрий.
— Не знаю, — ответил Ермаков. И повторил:
— Не знаю.
Но он уже знал.
* * *
Юрий вышел. Было слышно, как заработал мотор его «Нивы». Ермаков вспомнил слова сына:
«Он учил меня водить машину». Что ж, хотя бы у Юрия останется о подполковнике Тимашуке добрая память.
Ермаков связался с главным диспетчером «Аэротранса». Тот подтвердил: получен приказ отправить в Потапово «Руслан». Борт готовится, вылетит из Домодедова в три ночи. Последние остатки сомнений исчезли. Ермаков набрал номер прямого телефона Г.
— А, Ермаков! — раздался в трубке козлиный баритон генерала армии. — Как твоя жопа?
— Речь не о моей жопе, а о твоей, — холодно прервал Ермаков. — Слушай внимательно и не перебивай. Тебе уже звонили из Потапова?
— Допустим.
— Так вот, у меня есть то, чего не смог получить Тимашук. И уже не получит.
Понимаешь, о чем я говорю?
— Пока нет.
— Дискета. С информацией из базы данных известного тебе управления.
— То, что скачал твой парень? Ты мне о ней говорил.
— На ней есть и то, о чем я тебе не говорил. Шифровка из Потапова. Очень короткая. Она начинается так: «Пастухов — Центру».
— Не тяни, так твою! — выругался Г. — Что в шифровке?
— "Десантированы в исходную точку маршрута".
— И все?
— Тебе этого мало?
Г. умел быстро соображать. И быстро принимать решения.
— Все понял, — сказал он. — Посылаю к тебе курьера. Отдашь ему дискету.
— Откуда ты знаешь, где я?
— Знаю. На даче. Мне доложили. Жди.
— Не спеши. Я тебе ее не отдам.
— Не дури, Ермаков! — прикрикнул Г.
— Содержание шифровки ты знаешь. А дискета останется у меня. Я ее отдам, когда дойдет до дела. И не тебе. Я хочу быть нужным. И сейчас для меня это единственный способ.
— Ты на что, распротак, намекаешь? Да ты… — Заткнись. Ты знаешь на что. Мы с тобой работаем не первый год. Мог бы убедиться, что я не совсем дурак. Не говорю уж про то, что ты называл меня своим другом. Понимаю, это большая политика. А в большой политике нет друзей. Есть интересы. Так вот, твой интерес сейчас — чтобы я был жив и здоров.
— Ладно, не выступай, — буркнул Г. — Сейчас я созвонюсь с кем надо, и утром подъедем. Прямо с утра. Ты только сиди там и никуда не уезжай.
— Так-то лучше.
— Никуда не уезжай! — повторил Г. — Понял? — Понял, понял, — сказал Ермаков и положил трубку.
* * *
За окнами было уже совсем темно, фонари в саду туманились от дождя. Привычный уют кабинета казался призрачным, хрупким. У Ермакова было ощущение, что он идет по тонкому льду. Одно неверное движение — и он окажется в темных глубинах, населенных химерами из страшных снов.
Почему-то снова вспомнились слова сына: «Он учил меня водить машину. Тебе было некогда, а он учил». Царапнуло: «Тебе было некогда». Но ему действительно было некогда. Вся его жизнь была подчинена делу. Без него росли дети, без него старела и спивалась жена, выживал из ума отец. И даже мужские сборища с баней и ночными застольями, которые он устраивал на даче и которые создали ему репутацию радушного и хлебосольного хозяина, тоже были нужны для дела — помогали расширять связи, налаживать доверительные отношения с нужными для дела людьми.
И к чему все это привело? К тому, что он, как обложенный флажками волк, вынужден судорожно искать выход? Это и есть плата за его служение России?
Да есть ли Бог? Не отвернулся ли он от этой несчастной страны?
* * *
В дверь постучали. Заглянул охранник:
— Товарищ генерал-лейтенант, к вам гость.
— Кто?
— Не сказал. Сказал, что вы его ждете. Приехал на «ауди». Номера дипломатические.
Ермаков тяжело помолчал, залпом выпил виски и кивнул:
— Зови.
* * *
Даже если бы охранник не сказал, что гость приехал на машине с дипломатическими номерами, Ермаков сразу узнал бы в нем иностранца. И еще точней — штатника. Это была особая порода американцев, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл, на бейсболе в юности и на регулярных занятиях спортом в зрелом возрасте, с ежедневными бассейнами, тренажерами и массажными кабинетами. Рослые, самоуверенные, они к пятидесяти годам словно бы консервировались и потом лишь седели, блекли глазами, обтягивались пергаментной кожей их лица и руки, но сами оставались такими же несогбенными и источающими то же высокомерие и ту же властность хозяев мира. Они не очень выделялись в американской толпе, но за границей сразу бросались в глаза, а в России и вовсе выглядели негоциантами, с надменной снисходительностью взирающими на зачуханных аборигенов.
Читать дальше