Андрей Таманцев: Автономный рейд

— На хрена, извини за выражение, мне такое болтать? Да я, признаться, и не думал никогда об этом — о том, кто и сколько получает за чернобыльские дела... Как-то это все очень далеко от меня...

— Я слышал краем уха, — сообщил Нифонтов, — что в правительстве собираются пересматривать размеры пенсий для ликвидаторов.

— Да? Понятия не имею.

— И все-таки... Ради чего это все накапано? Есть связь с нашей темой или другими делами? Какими? Зачем?

Голубков задумался. Потом нерешительно сказал:

— Есть одно рабочее соображение... Ты помнишь... Чтобы выманить Пилигрима, мы через ФСБ устроили для чеченцев утечку фальшивой объективки о группе Пастуха.

— Да, конечно, помню. Что-то там о перерождении и рвачестве. Она ведь тогда и сработала как приманка, та объективка. Ну что в этой связи?

— Просто, несколько я могу судить, — Голубков умолк, прикидывая формулировку: то, что вырисовывалось, ему очень не нравилось, — эта объективка — единственный вышедший от нас документ, в котором моя и его фамилии присутствуют одновременно. И кто может гарантировать, что Пилигрим не поделился этой дезой с кем-то еще, кроме чеченцев? Никто не может. Но если тот документ всплывет вкупе с этой вот заметкой, то получается, что Пастух по моему заданию что-то затевает в Грузии. Причем заодно с теми грузинами, которые прячутся от Шеварднадзе в Москве!

Это полностью совпадало с тем, что думал сам Никифоров, но генерал-лейтенант предпочел воспользоваться правом начальника задавать вопросы, когда ни у кого нет готового решения:

— И что ты предлагаешь?

— Что я могу предложить, если я об этом только что узнал?.. А что, если нам посодействовать публикации этой заметки? И поскорее?

— Ты хочешь сделать вид, что мы ни о чем не подозреваем, и дать им возможность продолжать? — Нифонтов был явно не в восторге от этого предложения, уже хотя бы потому, что ему предстояло вслед за благодарностью резиденту, сумевшему предотвратить провокационную публикацию, сразу же давать команду о содействии этой самой провокации. — Ты все прикинул? И тот скандал, который разразится, если это перепечатают в Грузии? Не заиграемся?

— Можем, конечно, и заиграться, — согласился Голубков. — Но в случае скандала у нас будет возможность для опровержения — раз. А во-вторых, как еще можно обнаружить того, кто приготовил этот удар, если не приоткрыться?

— Тебе легко говорить — приоткрыться! А ты представляешь, как я буду выглядеть, когда все это придется объяснять наверху?

Но, хорошо зная Нифонтова, Голубков сразу понял, что последний пассаж — риторический. Начальство вообще любит, когда поставленный ими вопрос из сферы их компетенции ставит хуже информированных подчиненных в тупик.

— Впрочем, выкручусь, — посоображав, признал начальник УПСМ.

Предоставлю куратору самому выбирать, что это — нечаянная откровенность в духе ельцинской неприязни к Шеварднадзе или намеренная утечка, дабы просечь расклад. Лады. А что думаешь предпринять в первую очередь ты?

— Съезжу к Пастуху. Пусть присмотрятся ребята. Если и возле них идет возня, можно напрячь их, чтобы конкретизировали след. Они сейчас охранным бизнесом занялись, так что могут сразу и не распознать, что их втягивают в провокацию...

— Этого мало. Обрати внимание на тост. — Генерал забрал у Голубкова заметку с переводом и прочел:

— «За братство русских и грузин, живущих в Москве...» Это что? Явный намек на то, что мы покровительствуем тем, кого Шеварднадзе просит ему выдать. А в чем он их обвиняет, помнишь?

— В подготовке переворота и покушения.

— Вот именно. Значит что?

Голубков опять промолчал. При всем его немалом опыте ему еще не приходилось быть обвиняемым в подготовке покушения на президента соседней державы.

Нифонтов испытующе посверлил Константина Дмитриевича взглядом и сам обрисовал перспективы:

— Если заиграемся, быть тебе обвиненным в международном терроризме. И хрен тогда докажешь, что ты не верблюд, а вся наша управа — не верблюжатник. Уверен, что не дашь себя затянуть в ловушку?

— Постараюсь.

— Вот-вот. Всегда ты так. Тут стараться мало. Уверен, что у тебя получится?

Нифонтов и Голубков не знали, что в это самое время в Тбилиси летит самолет, на котором по всем документам находится Олег Мухин. Что сам Олег в это время скитается по вечерней Москве, не в силах придумать, куда ему деваться и что делать с подозрительным кейсом. Знай они все это — быстро бы избавились от предположений и разгадывания загадок вслепую. Они сразу поняли бы, что игра против них идет уже давно. Что роли и ходы в ней распределены так основательно, что вопрос о том, чтобы не быть в нее втянутым, уже не стоит. Мало того, теперь даже просто физически уцелеть становилось для них проблематичным. А уж сохранить должности и погоны — вообще фантастика.