Андрей Таманцев - Гонки на выживание

— Это не моя инициатива, и я не имею полномочий давать вам отчет. Скажу больше: вы несете личную ответственность за то, чтобы эта акция была доведена до конца и осталась в абсолютной тайне.

— Но это невозможно! Совершенно невозможно! — вскричал Стенин. — Ведь там же люди — инженеры, монтажники… Как говорится, шила в мешке не утаишь. А это, прямо скажем, не шило!

— Все эти люди много лет работают в обстановке абсолютной секретности. Они привыкли молчать и будут молчать. Их обязанность — выполнить ваше распоряжение, не больше и не меньше. Но самое главное — они ничего не будут знать. После того как двигатель будет смонтирован и надежно укрыт оболочкой обшивки, вы распорядитесь, чтобы весь персонал был заменен. В монтажных боксах рядом будут стоять на стапелях два нижних блока. Внешне неотличимых. После сборки вы, как обычно, прикажете зачехлить оба блока. Вот и все. Остальное — дело техники.

— Но… Я не хочу… Я не имею права! Вы хотя бы понимаете… — Я-то понимаю, — усмехнулся Клоков. — А вот понимаете ли вы? Он взглянул на часы.

— Я не знаю, — почти беззвучно, мертвым голосом проговорил Стенин, — я не знаю, что и думать… — А зачем вам думать? — сказал Клоков. — Вы получили приказ. Так что думать вам нужно совсем о другом.

Несколько минут они сидели в молчании. Герман Григорьевич снова взглянул на часы и нахмурился. Затем легко поднялся из кресла.

— Так я… могу ехать? — поднял голову Роберт Николаевич. — Мне действительно что-то… нехорошо… -А куда вам спешить? — улыбнулся Герман Григорьевич. — Поспешишь — людей насмешишь. Посидите, передохните, Я сейчас распоряжусь — выпьем с вами кофейку с хорошим коньячком, а? — Он негромко рассмеялся. — Вернемся в кабинет.

Стенин почти не мог двигаться. С трудом сделав с десяток шагов по кабинету вице-премьера, он тяжело опустился в кресло, обитое черной кожей.

За высокими окнами кабинета садилось солнце. Его теплые огненные лучи скользили по столам, стульям, книжным шкафам, по узорам ковра на полу.

Роберт Николаевич смотрел на закат. Клоков сидел в таком же кресле против солнца, и его почти не было видно за черным силуэтом высокой спинки с подголовником. За ним просматривался большой российский флаг у стены.

— Пейте, пейте кофе, — чуть иронично прозвучал его спокойный голос.

— Да-да… — отозвался Роберт Николаевич, не притрагиваясь к дымящейся чашке.Назвался груздем — полезай в кузов… Хочешь кататься, люби и саночки возить.

— Ах, бросьте! — решительно оборвал его Клоков. — Пропади пропадом эта народная мудрость, ибо цена ей — грош!

— А какая вообще чему-нибудь цена? Клоков опять засмеялся, вырвал из блокнота листок и, быстро написав что-то на нем, протянул Стенину. На листке значилась цифра: 3000000.

— Долларов, — как бы между делом сказал Клоков. — На мелкие расходы.

— А-а… — усмехнулся Роберт Николаевич. — И, взяв из рук Клокова этот листок, зачеркнул пять нулей и показал ему. — Сребреников… — Чушь, чушь! — продолжал веселиться Клоков. — Совершеннейшая чушь! И вообще, к вашему сведению, дорогой мой, мы живем в постхристианскую эпоху. — Он снова взглянул на часы и пожал плечами.

— Мы ждем чего-то? — спросил Роберт Николаевич.

— Возможно, — неопределенно протянул вице-премьер.

И тут негромко заверещал внутренний телефон. Клоков не спеша снял трубку.

— Герман Григорьевич, возьмите, пожалуйста, шестую трубочку, — раздался по внутренней связи голос секретаря-референта Лапичева.

Клоков положил трубку и поднял другую. Несколько секунд он слушал молча, и вдруг лицо его исказилось.

— Да как?! Когда? Как это могло случиться? Боже мой! Какая страшная весть!

Хоть какие-то подробности известны? Да… да… да… Он положил трубку и несколько секунд сидел молча, уперев взгляд в бумаги и папки докладов, лежащие на столе.

Наконец Клоков поднял глаза.

— Полчаса назад на Можайском шоссе в автомобильной катастрофе погибли академик Черемисин и его дочь… Они куда-то очень спешили.

Глаза их встретились.

— Постхристианская эпоха, — очень тихо выговорил Стенин.

— Постхристианская… — подтвердил Клоков.

Как и Боцману, за свою офицерскую жизнь Пастуху не раз приходилось бывать на аэродроме в Чкаловской, и потому он отлично знал все подходы к нему, помнил расположение всех КПП, строений штаба, штурманских и технических служб, подъездных путей и стоянок самолетов у ремонтной авиабазы и на линейке вдоль взлетной полосы. Знал он и другое: большой военный аэродром, центральный узел военно-транспортной авиации, всегда, а особенно с афганских времен, охранялся по нулевому номеру строгости. Усиленные караульные наряды, двойной бетонный забор за колючей проволокой, стальные нити с сигнализацией на кронштейнах, прожектора и вышки… Внаглую попасть на поле нечего было и думать. Тут требовалось особая смекалка, на крайний случай — дикая везуха. Только рассчитывать на нее едва ли приходилось.