Джерри Эхерн - Хирургический удар

Гольдман надкусил в очередной раз яблоко и, удерживая его в зубах, встал и начал снимать пиджак. Его рубашка была мокрой от пота, даже кобура “Вальтера” пропиталась потом. Он повесил пиджак на спинку складного стула и снова сел, достав яблоко изо рта.

— Рака. Как мило со сторон американцев, что они сообщили нам, кто он такой.

— Может, у них нет фото?

— Конечно. И может быть аятолла Хомейни еврей, а?

Марковский засмеялся.

— Что будем делать, Иосиф?

— Сначала мне надо все прояснить с кабинетом, Но я считаю, что кое-что мы можем уже начать делать. Он хочет репортеров. Он получит репортеров. Позвони всем информационным агентствам.

— Я действительно должен все выяснить, но у нас нет альтернативы. Поэтому у них нет выбора, кроме как согласиться. Так что давай сэкономим время. Обзвони всех: американские агентства, Би-Би-Си, французские. Обзвони всех. Хорошо? Дай ему все, что он хочет. Это позволит еще выиграть время. Как обстоит дело с тоннелем?

— Не очень хорошо. Инженеры говорят, что потребуется часов семьдесят, чтобы пробиться в подвал посольства. А может и больше. Если бы они могли воспользоваться взрывчаткой или пневмобурами, было бы другое дело.

— Проверь с инженерами, может в каком-нибудь из университетов имеется рабочая лазерная установка, с помощью которой можно было бы попытаться пробиться сквозь скалу, — предложил Гольдман. — Я в этом сомневаюсь, но почему бы не попробовать? Ведь должно же получиться, а? Мы и так отвлекали Раку, сколько было возможно, и надеюсь, американцы наконец-то соберутся с мыслями, чтобы подсказать нам что-либо прежде, чем убьют их людей.

Марковский прикуривал трубку, когда Гольдман встал и направился из комнаты.

— Мы выкрутимся в любом случае, правда?

Гольдман промолчал.

Мэтью Лидбеттер попробовал решить этот вопрос через голову генерала Файфа. Но ничего не получилось.

Он вернулся к Махеру. Ресторан был заполнен уже другой публикой. Он снова заказал-горячие сандвичи, но вместо пива на этот раз попросил виски.

Существовал единственный способ, которым Файф мог остановить Хьюза, Кросса и Бэбкока. Обронить словечко в присутствии тех, кто торгует информацией, и через кого эта информация поступит в КГБ, а оттуда — в террористические организации мира. И так сведения о группе дойдут до Мехди Хамадана, где б он сейчас ни был. А последний предупредит центр обучения и штаб-квартиру террористов в горе Дизан.

Файф выпустит предварительно согласованную легенду, которая готовилась на случай захвата кого-либо или всей группы, осуществлявшей “хирургический удар”. Дарвин Хьюз, старый вояка, который из-за смерти невестки и не родившегося внука пять лет назад, добился согласия правых бизнесменов на финансирование его личного плана удара по террористам. Контрабандист, который во время второй мировой войны воевал с Хьюзом, а теперь строит из себя респектабельного бизнесмена, имел подпольные контакты и получил секретные данные, необходимые для проведения этой операции.

Абрахам Келсоу Кросс присоединился к Хьюзу из чувства вины перед погибшими в событиях пятилетней давности и из простого чувства мести. Они завербовали Бэбкока, который разочаровался в военной службе, так как считал, что ему препятствуют в продвижении по службе из расовых соображений. Кроме того, у Бэбкока были очень высокие запросы и его привлекла возможность заработать много денег. Файнберг, прежде всего как еврей, чувствовал себя обязанным бороться против терроризма на Ближнем Востоке. Кроме того, его за воинские нарушения постоянно жестоко преследовали, и для самоутверждения он вошел в эту группу.

Руководство собиралось избавиться от Хьюза до того, как он послужит причиной дипломатического инцидента, но использовать вымышленные имена, фиктивные паспорта и другие документы, с которыми Хьюз и другие покинули страну, оставив оружие и другие компрометирующие материалы.

Эта легенда была составлена так, чтоб русские клюнули на нее, а иранцы восприняли как божественное откровение. Когда уже существующие подозрения подкрепляются ложью, то более вероятно, что она будет восприниматься в качестве правды.

Принесли сандвичи.

Лидбеттер снова посмотрел на лица прохожих. Он думал о том, поверит ли кто-нибудь из них тому, что он знал, поверит ли в то, что должно произойти или уже начало происходить. Поверят ли они в то, что три человека, а может, четыре или пять, если считать греческого друга Дарвина Хьюза, будут проданы той самой системой, ради которой они рискуют собственной жизнью?