Юрий Ищенко - Черный альпинист

Страшная и мерзкая, не для нормальных людей затея. Но именно ее предложили долбанные аналитики из теплых кабинетов с компьютерами и прочей ерундой. Отправлять людей в одиночку, автономно на поиск Черного Альпиниста наиболее перспективно. Потому что вид армейских частей вызывает у него защитный рефлекс, выработался за последние месяцы, а мужиков, шастающих по горным тропам, он никогда не трогал. Поэтому, кстати, всевозможные горные туристы, спасатели, геологи и прочие его почти не боятся (исключая женский персонал). Тахир спросил у дяди — сколько героев он уже отправил в Тянь-Шань. Дядя вмиг стал шефом, насупился, сделал замечание (Тахира то, что было до него, не касается, не должно интересовать!), ответил раздраженно: много посылали, и толк от посланных был, успели передать данные о районах обитания, охоты, постоянных маршрутах миграций по горным массивам, но затем посланные погибали. Двоих нашли еще живыми, оба обмороженные и свихнутые от страха или мучений. Почти кандидаты в новые Черные Альпинисты. Вот такой парень, как Тахир, не свихнется от страха, привык в лицо смерти запросто глядеть, он, генерал и близкий родственник, верит в Тахира.

Тахир тоже был уверен в себе, в том, что давно уже живет с поврежденной психикой и крен этот к безумию непрерывно нарастает. Думал, что в Алма-Ате отлежится, залижет раны и восстановит рассудок. Вспомнит про веру в людей, в себя, свою работу и свое предназначение. Найдет покой и свет аллаха в сердце. Ошибся. И не уйти, не отказаться, никаких выходов, кроме безумного, нет. Заранее все отрезаны и закупорены. И жена здесь, бывшая и плохая, он за нее все еще в ответе, и сын здесь — каким бы ни был, он любит Тимурку и считает сыном. И мать, брат с семьей, все близкие у него оказались под ударом — в этом сомневаться не приходилось. Времена не сталинские, просто Сталин был человеком, жившим по азиатским законам. А аукается в этой степи, этих горах, возвращается возмездие ко всем близким неизменно во все времена.

Шнырял над крышей ветер, студил тело, мысли и чувства, заодно успокаивал, приводил в порядок нервы. А вот бы пристрелить двух этих жирных козявок, старикашек! Или отсюда, с бруствера бетонного на крыше, вдарить по тем петухам, сидящим на танках. Какого рожна они здесь ездят, людей пугают, дороги портят? А за восточными отрогами, за круглой вершиной Кок-Тюбе спелым безвкусным апельсином на ниточке поднималось солнце. Желтое, неяркое, холодное. Рассветный полумрак очертил края туч над солнцем, они, как жирные крысы, всплыли в чаше алма-атинского высокого неба, вниз, к людям, брюхом, норовя и сегодня закрыть от людей свет. Нет, Аллах не видит, не знает, что шайтаны сделали с городом, лучше которого Тахир не знал и не мог представить.

Его мысли вернулись к задаче, которая была поставлена, и решать ее надо было удачно. Опять привычная расстановка: посылают на дело, опаснейшее и труднейшее, непрерывно на грани гибели балансировать; а не выполнишь или не пойдешь на дело — смерть; выполнишь — что за этим последует, почести или опять же смерть — неизвестно. Потому что ты опасен и противен тем и этим, своим и чужим. И кому он свой? Кто ему свой, кто не чужой? Кто же?! Не власти, которым столько служил и угождал, не отец, который мертв и равнодушен, не жена и не сын, не брат, из-за него боящийся за свою семью. Мать? Но этого так мало! За кого ему держаться, за что держаться? За ствол автомата и за стволы деревьев на горных склонах. И этого так мало.

— Аллах, со мной поступают несправедливо! — сказал Тахир небу.

Он не ждал ответа. Крикнул и вновь опустил голову, иначе ветер высекал из глаз слезы. Но в ответ в небе что-то глухо ударило, зарницы желтыми тенями мелькнули по сторонам. Тахир встрепенулся, с недоверием и надеждой стал всматриваться в темные контуры гор. Скорее всего ударили ракетным залпом вертолеты над Чимбулаком, уже третий день там пытались изловить Черного Альпиниста. Вроде как видели его метеорологи на горном склоне. Именно черного, голого и заросшего, огромную мощную обезьяну или какое-то иное порождение скал. Черная обезьяна стояла на скале и что-то кричала или выла, не обращая внимания на проходивших по долине мужиков.

Тахиру не было свойственно что-то там представлять, грезить, мечтать или производить видения. Но фотографии в деле о Черном Альпинисте запомнил и увиденное осталось в зрачках: лишь черный контур словно высеченной из базальта фигуры, застывшей у бассейна, в котором зашлись криком две парочки. Длинные опущенные руки (или лапы?), бесстрастно склоненная к людям морда. Это были перепечатки с видеокамеры, отснявшей визит Черного Альпиниста на дачу министра внутренних дел (и министра этого только что сняли с поста, и словно в насмешку, или возмездием — гибель дочери). Хахаля дочери Альпинист убил, сломал ему одним ударом шею, оба охранника стояли у ворот, спохватились, когда все было кончено Девку Альпинист выволок через заднюю ограду, подпирающую скалы над дачей.