Юрий Ищенко - Черный альпинист

— А если бы я там пописать села?

— Ну, отвернулись бы, ребята вышколенные. Тактичности их тоже учили.

Не объяснить такому чурбану, что противно знать — за тобой все время следят!

Сам лишь жрет, спит, напивается каждый вечер и валится на нее ночью, взогревшись порнухой по телику. И не вникает, что ей противно…

Вот так у них «отпуска» и «уик-энды» проходили, пока она не стала увиливать от выездов на бронированные лона природы. Сидела одна в пустой роскошной квартире, с набитым холодильником и забарахленными шмотками шкафами, с вечерними туалетами на вешалках, которые некуда было надеть. Заворачивалась в плед и грелась у камина. Ведь и сын чаще всего находился в пансионе, там его и лечили, и кормили правильно, и учили всему по английской системе. Тахир считал, что жить Тимурке с ними постоянно нельзя, слишком опасно. А на жизнь, на ее радости и будни, на нормальную молодость ее существование совсем не походило. И что впереди — она не знала, не задумывалась.

А он лишь хмыкал в ответ. Ее страшил завтрашний день, поскольку грозился быть еще тоскливей, ненастней, чем день сегодняшний. Либо он прав, и кто-то, кто жаждет крови, доберется и угрохает ее, либо Тахир окончательно свихнется от своих мерзких кэгебешных игр. Либо состарится и сойдет с ума от обездоленности Марина. А ей так много хотелось узнать и сделать. Она мало успела, она всего хотела…

В МГУ она проучилась четыре года (до этого год заочно в КазГУ, тоже на журфаке), последние два — на очном, Тимурке уже исполнилось три годика и его отправили в ясли к бабулькам. Впервые в университете разглядела, насколько масштабна, многокрасочна и экспансивна современная молодежь: среди студентов было полно хиппующих, панков, рокеров, битников и всех остальных, кого ни пожелай. Ее, свободолюбивую, независимую и строптивую, потянуло к хиппи, просто нравились их свобода, наряды, ленточки, джинсы-клеш, ксивчики и фенечки, и если бы не известные обстоятельства, — ускакала бы точно от угрюмого Нугманова автостопом на полгода в Крым дикаркой, чтоб купаться там нагишом, жить, ни от кого не завися, слушать песни и иногда курить анашу. Вот это была бы жизнь! В каждом городе свои «флэта», забитые «стрелки», всегда «впишут» и покормят, уважат и развеселят. Они там все веселые. Несколько раз она тусовалась с хиппарями, ходила на квартирные концерты, а потом уже на настоящие — на «Аукцион» и «Аквариум», и творчество Гребня повлияло на нее неизгладимо.

Но она была богатой, замужней, с мужем, который так и норовил ее потерроризировать, с сыном, вечно простуженным, не признающим в ней маму. А хотелось попробовать стать нищей и свободной — как другие. И хоть одно было замечательно — журналистика давала ей считанные, нужные граммы свободы, независимости, заработка, самовыражения. Сопричастность к чему-то общему, настоящему.

Марина еще студенткой вовсю писала для газет и журналов: поначалу наудачу, потом для маленьких газетенок, наработала репутацию, стали что-то заказывать. Свершилась первая публикация в «Столичном комсомольце», и уже на пятом курсе ей предложили там штатное место. Поначалу на побегушках, а через полгода стала, как и хотела, «свободным журналистом»: сама находила темы и героев и спокойно неделю, даже месяц готовила публикацию. Начала печатать аналогичные обозрения в журналах: сперва про молодежные движения и воззрения, про рок-группы, потом подучилась общей социологии и азам экономики рыночного толка. Не случайно все-таки ее продвигал тот же Пастухов, доверял визиты в Татарстан (брала интервью у Шаймиева) в Киев, побывала в Прибалтике (когда у Тахира там что-то плохое произошло, он ей запретил ездить туда — сказал, что ее возьмут в заложницы, потребуют его приезда). Кстати, в Литве, в Вильнюсе, она впервые изменила Тахиру. Увидела секс-клуб, где богатые женщины могли выбирать себе «кобеля» на ночь. И решила если Тахир спит с проститутками, то и я пересплю с «проституткой»-парнем. И осталась довольна сервисом. Жаль, что он запретил туда ездить, наверное, интуиция гэбешника не подвела.

Но до этого она накопила (даже завела папочку для записей и материалов) кучу доказательств против него, его блуда. И решила после сомнений и слез жить по принципу их классической литературы: мне отмщение и аз воздам, то есть — как ты, дорогой, так и я.

Когда связь с Пастуховым «засветилась», когда глаза у Тахира стали тусклыми и равнодушными, и он словно сквозь нее смотрел, она не испугалась. Она по-женски, даже не отдавая себе отчета, ждала, искала этого скандала, крупного, чтобы до драки, до разрыва. Твердила себе: он меня вынудил, довел, я у него на коротком поводке, как шавка, которой нужна лишь будка приличная да жратва отменная, и пусть служит, хвостом виляет. Я ненавижу его, его бред, страхи, причуды, узколобость, надменность, дух чванливости азиатчины, грязь и пот степи, китайские премудрости, перченые блюда: манты, уйгурскую и дунганскую лапшу, корейский рис, собачатину и все остальное.