Юрий Ищенко - Черный альпинист

С трудом нашла кружок жесткого серого мха, чтобы не раздеваться в глубоком снегу, встала, обвела глазами кругом. Тахира не заметила. А водопад замерз! Огромные столбы льда с гирляндами сосулек повисли в воздухе, внутри некоторых сталактитов бежали ручьи, все вместе представало каким-то сказочным роскошным гротом. Но красота эта была угрожающей, зловещей. Лишь где-то с краю еще плескала жидкими струями вода, падая в исковерканные чаши льда, и было очень страшно идти туда, под ледяной ненадежный свод. Она запаниковала, снова беспомощно огляделась. Куда бежать? Кого звать? Может быть, Сашу?

— Сашка! — сама не ожидала, что так тоненько и жалко крикнет. — Помоги мне! Сашка!

Стыло после бега тело, надо было решаться. И она вжикнула замком куртки, Игоревой куртки. Неловко, медленно стянула куртку за рукава, оставшись в свитере. Рукавички мешали, но их решила ни за что не снимать — иначе пальцы вообще отрезать придется. Через голову, на несколько секунд погрузившись во тьму, стянула свитер. Под ним осталась водолазка. Стянула и ее, — лифчика не надевала, чтобы как можно меньше возиться.

Груди дружно подобрались, воспряли сосками вверх от холода. Соски на глазах темнели и кукожились, из светло-розовых стали почти черными, морщинистыми. Дрожь сперва легко и ласково пробежала по спине и плечам, потом вернулась и затрясла за плечи. Она уже заспешила, быстро сняла джинсы, сняла теплые толстые рейтузы и нагая, мгновенно ставшая гордой и смелой от наготы и красоты своего тела, пошла к водопаду. Мох мерзлый, как острые гвоздики, колол босые подошвы. Втянулся и без того плоский живот с глубоко провалившейся ямкой пупка. Обтянулась кожа на посиневших бедрах. Смешно затопорщились испуганные волосы на лобке, мороз свирепо грыз обнаженные ягодицы.

Оступаясь, покачиваясь и шарахаясь в стороны, с трудом шла по торосам, по острым вздыбленным наворотам льда и камней. Очень боялась, что на нее обрушатся гирлянды сосулек, обошла их. Вдруг провалилась по колено, нога ушла в воду, под тонкий лед, ударилась о камни на дне — а острые края проруби исцарапали и изрезали кожу на щиколотке. Поднялась, смотря, как красные струйки мутно расползаются, а мокрая кожа тут же прихватывается ледком. Ей было непонятно, что дальше делать, просто стоять или обязательно намочиться под водой. Догадалась — выбрала струи покрупнее, встала под них. Сперва оберегала волосы, откинулась, чтобы ледяная обжигающая вода сыпалась на плечи и грудь (в этот раз вода хотя бы не больно била), но волосы все равно от брызг мокли. И тогда уже истово, входя в азарт, подняла руки и подставила пригоршни, омыла лицо, плескала на тело, на живот, на спину, поглаживая и пощипывая ошпаренную кожу…

Сколько длилось ее купание, ни Марина, ни Тахир не знали. Провалились вдруг из времени во что-то другое, обоим казалось: свершается какое-то важное, главное действо, ритуал. Если бы в этот миг появился маньяк, Тахир так и остался бы лежать в снегу с напряженно распахнутыми глазами, не помня, где его автомат и что он сам должен делать. Шептал какой-то бред:

— Стань чище!

А потом все кончилось, она вышла из-под воды синяя, жалкая и несчастная. От дрожи не решалась сделать ни шагу, обхватила себя руками, струйки воды, как змеи, скользили вниз, вызывая брезгливое отвращение. Она добралась до кучки одежды на замшелом валуне, подняла голову: мрачно и сосредоточенно следили за ней скалы, тускло светился равнодушный снег, постукивали в реке камни и звонко стучала об лед падающая вода. В прозрачном голубом небе с хлопьями сероватых облаков кружила птица, а солнце уже готовилось высунуться на чистое место, чтобы нестерпимо заблистать. Марина не решалась одеваться, но потянулась за полотенцем, старательно и долго вытиралась. Она представила, как дрожит палец Тахира на курке, как зажался где-нибудь в скалах маньяк, было муторно, от страха кислая слюна понемногу скапливалась во рту. «Когда это кончится, когда же, когда-нибудь…» — шептала себе. И, устав, замерзнув до онемения рук и ног, нерешительно потянулась за джинсами.

Когда оделась, натянула тяжелые, слишком большие для нее ботинки, попробовала сама встать на лыжи, — но не получалось закрепить эти рычажки и пружины на обуви. Тут и услышала хруст продавливаемого снега. К ней с бугра пробивался по снегу Тахир с лыжами в одной руке, «Калашниковым» навскидку в другой. Подошел, сорвал с себя и натянул на нее вторую шапочку.

— Что, сволочь, не вышло у т-те-б-бя? — постукивая зубами, тихо спросила.