Леонид Словин - Отстрел

Это был автобус 18-го маршрута, шедший из района проживания иерусалимской нищеты, как назвало его в тот день израильское телевидение, в сторону Центральной автобусной станции — Таханы Мерказит, которому суждено было уже через несколько минут взлететь в воздух… Пока об этом знал только один человек — молодой араб, сидевший недалеко от Туркмении, туго перепеленатый взрывчаткой…

Шум взрыва в автобусе на Яффо был слышен на Агриппас в «Ирина, Хэлена-турс». Стряпчий включил радио. Ивритский диктор со скоростью автомата сообщил о несчастье.

«Снова террорист-самоубийца. Снова 18-й маршрут. Есть пострадавшие…»

Все трое выскочили на улицу. Со всех сторон уже неслись надрывные завывания сирен машин полиции и «Скорой помощи». В Израиле жизнь научила полицию и врачей принимать меры в считанные минуты. Улицы Яффо и Сарэй Исраэл перед Центральной автобусной станцией были уже перекрыты. Перекресток был одним из наиболее оживленных на этой самой напряженной иерусалимской трассе. Автобусы обычно шли тут вплотную, один за другим, в обе стороны, почти касаясь друг друга… Видимо, это учитывали люди «Хамас», организовывавшие взрывы… Как и то, что было воскресенье — первый рабочий день израильской недели. Люди ехали на работу, солдаты возвращались в военные части после субботних отпусков.

—Назад!..

К месту взрыва не пускали. От автобуса катил густой черный дым. Там уже боролись с огнем. Появившиеся неизвестно когда бородатые, в черных костюмах и шляпах, религиозные ортодоксы, харедим, первые бежали с каталками, перевозившими пострадавших к машинам «Скорой помощи» — «амбулансам», реанимационным. Страшное завывание подкатывавших и уезжавших машин продолжалось…

Куски обшивки автобуса разбросало на огромной площади вместе с кровавым веществом. Уже виднелись накрытые пленкой неподвижные тела на асфальте… Несколько десятков мальчиков религиозной ишивы на перекрестке молились вслух, истово отбивая поклоны перед собой и на стороны. Темнолицый солдат-эфиоп с карабинами плакал не стесняясь. Мелькали черные шляпы, белые сорочки, телекамеры журналистов. Люди кричали. Какая-то мать рвалась в автобус, там осталась дочь… Перекресток был усеян битым стеклом. Харедим катили и катили бегом коляски с ранеными. Их были уже десятки. Стряпчий, его помощницы не могли двинуться с места. Люди вокруг все прибывали. За спинами полицейских, не выпускавших на проезжую часть, начинался стихийный митинг. Кричали, угрожали, плакали. Уже появились транспаранты: «Сколько можно терпеть?», «Какой это мир?», «Сегодня нам покажут по телевизору, как их дети там пляшут от радости оттого, что наших детей убивают!..».

Взнузданные лошади израильских полицейских тревожно переступали у забора. Тут же, на тротуаре, лежали тяжелые сумки военных… У остова взорванного автобуса уже горели десятки поминальных свечей — в баночках с фитильками в стеарине. Тут же валялся отброшенный в сторону кусок наружной обшивки автобуса с рекламой кроссовок, каждая величиной с человеческую голову. Специальная команда религиозных людей собирала останки. С тротуаров, с листьев деревьев, со светильников. Казалось, выпали кровавые осадки… Девочка рядом со стряпчим закончила молиться, поцеловала молитвенник… Подъехала машина — кто-то из тех, кто отвечал за безопасность. Толпа засвистела, заулюлюкала; полиция кого-то оттащила…

—Наши участники, к счастью, ездят в машинах… — сказал стряпчий.

Последнее, что увидел Туркмения за окном, было название магазина по-русски — «Золотая карета». Книжный магазин». Он внезапно почувствовал, как автобус подняло на воздух. И сразу же мгновение это разорвало, растянуло на целую жизнь… Солдатка с молитвенником и карабином, сидевшая напротив, долго падала ему на грудь, теплая и мягкая, как матрас. Под мышку ткнулась валившаяся вперед, на него, молодая, с необыкновенно красивыми ногами марокканка. В последнее мгновение Туркмения закрыл собою обеих, одновременно потянув вниз грудастую «KAMIKADSE». Все три женщины отделались ранениями средней тяжести… В вое машин «Скорой помощи» — «амбулансов» — ничего нельзя было разобрать. На короткий срок Туркмения словно выпал из времени… Минут двадцать им занимались на месте взрыва, прежде чем решились везти. У Туркмении было три ранения — по одному в бедра и одно в спине. Сердце выбрасывало кровь сквозь рану, стремясь выбросить всю… Каталку с Туркменией катили бегом несколько человек. Последним бежал немолодой ортодокс в черном — одышливый человек хасидской внешности с бородкой, с закрученными пейсами, с бахромой на поясе. Туркмения этого не видел, не чувствовал. Они были уже в больнице, на всем ходу приближались к операционной. И все это время не менее дюжины врачей и сестер уже делали все для его спасения. Все здешние методики были приспособлены для боевых условий с узкой специализацией. Санитар, бежавший рядом, сильным движением рук сдавливал грудь. Внутривенно уже вводили физиологический раствор, в легкие по трубке поступал воздух. А специалист по экстренной медицинской помощи зондировала бедро в поисках сосуда, в который можно было начать вливать физиологический раствор. Туркмения больше всего нуждался в жидкости, которую могло бы перекачивать сердце. Кровь была бы предпочтительнее, но то, что перекачивало сердце, тут же выливалось на пол… Уже вводили в бедро катетер, а два врача вскрыли грудную полость, для быстроты даже не протирая кожу антисептиком. Энергично — от грудины до подмышечной ямы, отслаивая кожу и жир, рассекая межреберную мышцу. Нескольких секунд хватило на то, чтобы вставить между ребрами расширитель. Раздвинуть. Начать прямой массаж сердца. Осколок разорвал вену и правый легочный ствол. В сердце Туркмении вонзилась игла шприца, наполненного адреналином. Однако мощный стимулятор не подействовал. Сердце даже не вздрогнуло. Израильский хирург погрузил руки в кровь, на ощупь нашел аорту и пережал ее. Он надеялся сохранить циркуляцию крови в головном мозге. Сердце по-прежнему не реагировало.