Леонид Словин - Пауки

Среди присутствующих, подметавших пол длинными, до земли, кожаными пальто, были и те, кто организовал убийство.

Я видел Окуня, Ваху, Ургина. Пастор, по счастью, не появился…

О'Брайен приехал в окружении профессиональных боевиков-наемников, воевавших всегда на стороне тех, кто мог платить.

Многих бизнесменов сопровождали боевики из личной охраны, откровенные преступники, по которым плакала зона…

Очередная громада металла, напичканная электроникой и людьми, с грохотом взмыла в небо. Валил снег.

Расслабляться было нельзя…

Я поймал на себе мимолетный взгляд одного из обернувшихся кавказцев. Это был телохранитель, периодически появлявшийся то в обществе О'Брайена, то Ламма, заказывавший как-то в «Бизнес-клубе» за соседним столиком бугламу с ткемали.

Мулла, склонившись, что-то шепнул ему на ухо.

Боевик меланхолично жевал…

В пятницу вечером я был на Павелецком. Мы еще раз обговорили все детали задуманной мной комбинации.

«А что делать?..»

Лукашова, Джамшит, даже криминальный Камал Салахетдинов при жизни действовали в соответствии с условиями, сложившимися на нашем рынке бизнеса. Мы не стреляли, не рекламировали акции, разорившие пол-России. Не обокрали людей, доверивших нам свои сбережения. Банк «Независимость» был обороняющейся стороной. Агрессивной была сторона О'Брайена.

Закон не мог нам помочь.

Российское правосудие шевелилось, когда к нему в клетку бросали хищника обессиленного, в железе, с перебитым хребтом… Юстиции тогда оставалось только поднять лапу и в соответствии с буквой закона, убедившись, что самой ей ничего не грозит, благословить мучение.

Мы не могли ждать, когда О'Брайена, Окуня, Ваху и Пастора, а заодно и Ламма — всю их бригаду — добрые смелые дяди из РУОПа на носилках внесут в зал суда.

Борьбу за свое выживание приходилось вести самостоятельно и иногда при рискованных обстоятельствах…

Мы спустились на два лестничных марша вниз, открыли дверь «Посторонним вход запрещен». Я был в черной тройке и белой сорочке и чувствовал себя статистом на маскараде. Меня тщательно обыскали. Карманы вывернули, проверили все швы. Помощник дежурного, крутобедрая деваха в сержантских погонах с сардельками вместо ног, придержала наружную дверь, когда меня проводили в И ВС. Вторую дверь прикрыл маленький милиционер в бронежилете с автоматом и детективом за поясом. Это была та же смена, которую я видел, когда, уходя от слежки, приехал на вокзал. Оба — деваха и милиционер — делали вид, что видят меня впервые.

«Эти языки не развяжут!»

Я шел впереди, за мной начальник ИВС. Грохнули две решетчатые двери, которые нам открыли изнутри. Мы были уже в изоляторе. В закутке у входа находилась кухня и рядом туалет. Как и положено, меня вначале ввели туда. Все пять камер, расположенных буквой «Г», слышали, как доставили нового задержанного.

—В пустую… — распорядился начальник ИВС.

Один из двух дежурных — молодой, безразличный — меланхолично крутанул ключом замок, почти одновременно подал дверь на себя до упора. Знакомые стены, окрашенные унылой масляной краской. Тяжелый дух. Настил из досок «для отдыха», занявший треть камеры. Я побрел к нарам. Загремел замок. И время сразу остановилось.

Меня разбудил поворот ключа в замке.

—Здоров…

Это был он. На бледном лице бросались в глаза красноватые крылья носа и веки. На Пасторе тоже была деловая тройка. Наши костюмы были как родные братья. Ему не дали сменить одежду. Взяли прямо в офисе «Колеса» «Экология». Только отобрали галстук. Может, бабочку.

—Привет.

Дальнейший успех предприятия зависел от меня самого. С этой минуты мы как бы поменялись местами. Я был задержанным, к которому менты кинули в камеру своего человека. «Своим» был Пастор.

—Давно здесь?

Пастор не узнал во мне секьюрити, не пускавшего когда-то его с телкой в отель на Арбате. Все другие наши встречи проходили и вовсе заочно.

— А что, собственно? — Я не был особенно дружелюбен.

— Как тут теперь порядки?

— Меня только сегодня привезли. Из Каширы.

— Сам каширский?

— Москвич.

— А откуда?

— Ты сам-то откуда?

Он назвался настоящим именем.

—Занимаюсь мелкой оптовой торговлей…

Я назвал имя-отчество, вписанное в бланк задержания на тот случай, если прокурору или другому проверяющему придет в голову заехать на Павелецкий. Протокол был липовый. После моего освобождения начальник ИВС должен был лично его изъять и уничтожить.