Cassandra Claire - Draco Sinister

сжалось сердце. Джеймс Поттер, 30 Гэллопинг Драйв, Лощина Годрика, Уэльс. Этот адрес,

надписанный рукой Лили, вызвал такие воспоминания о доме, каких не вызывал даже вид его

взорванных развалин, воспоминания о доме таком, каким он видел его последний раз, пробираясь

через его обломки под небом, расчерченным зелеными и черными полосами.

Он сжал руку в кулак, скомкав пергамент. Джеймс. Теперь они вернулись, воспоминания, обильно

и быстро — мрачные мысли о призраках. Джеймс. В ту ночь он так и не смог разыскать Лили. Она

была погребена, исчезла, обломки похоронили ее. Но Джеймс… Он не был раздавлен, не было

никаких видимых ран, но это была ложь, подумал Сириус, чувствуя песок под руками, пока он

пробирался через обломки дерева и камня, ощущая привкус меди во рту там, где он прокусил себе

губу, что мертвые похожи на самих себя живых, только спящих. Он понял сразу, что Джеймс мертв.

Он лежал там, где он упал, на спине, одна рука отброшена в сторону и сжимала палочку, которая,

в конце концов, оказалась бесполезной, другая рука лежала у него на груди. Очков не было, они

упали, были раздавлены где-то, и Сириус хотел найти их и принести назад, потому что, конечно же,

Джеймс не мог ничего толком видеть без своих очков, он никогда не мог, но не было времени для

этого, ведь, правда? Рухнув на колени, Сириус схватил друга за плечи и притянул его к себе. Он

ощущался реальным у Сириуса в руках, те же мускулы на плечах, те же знакомые лицо и руки, но

в то же самое время он был странно пустым и легким, будто то, что делало Джемса — Джеймсом,

исчезло, оставив после себя только бумажную оболочку.

Не отпуская друга, Сириус опустил голову ему на плечо и заплакал — тихим, безнадежным

плачем, он и представить не мог, что способен на такой, вздрагивая, когда он вытирал слезы, так что

тело его мертвого друга вздрагивало вместе с ним. Он что-то шептал, прося, чтобы Джеймс

вернулся, пожалуйста, чтобы он вернулся. Если бы Джеймс остался жив, как бы далеко он

ни находился, он бы вернулся к Сириусу, так отчаянно его друг звал его. Но мертвые — эгоистичные

и упрямые странники. Они не возвращаются, независимо от того, как сильно их не хватает, как они

нужны, какую печаль они оставляют после себя.

***

— Он не работает, — сказала пораженно Гермиона, держа Ликант в руке и пристально глядя на

него.

— То есть как это — не работает? — спросил Рон.

Они теснились вдвоем, завернутые в плащ, под лестницей прямо у камеры. Сжав Ликант так

сильно, что он врезался ей в ладонь, Гермиона рассматривала его.

— Он ничего не принимает, — сказала она с ноткой паники в голосе.

— И что теперь? — она чувствовала, как напряглось плечо Рона, прижатое к ней. — Что будем

делать?

Она выпрямилась, отпустив Ликант, который повис на цепочке у нее на шее.

— Мы идем… туда, — объявила она, наугад вытягивая, Рона из-под лестницы и увлекая его за

собой по коридору. Он без возражений последовал за ней, что было вовсе не похоже на него,

подумалось ей. Вероятно, у него тоже не было никаких идей.

Коридор заканчивался лестницей, ступени которой были настолько стерты, что многие из них

выглядели просто как неровности в камне. Гермиона гадала, чьи ноги изначально пользовались ими,

349

пока они с Роном торопливо спускались вниз. В ее голове всплыло ясное воспоминание, как она

спускалась по этим ступеням раньше, рука об руку с кем-то другим. Кем-то, но не Роном. Кем-то

с серебряными волосами. Она остановилась и вытянула руку, чтобы удержаться. Она слышала, как

Рон говорит что-то.

— Гермиона, что случилось?

— Ничего. Все в порядке.

Но это была неправда. Они повернули за угол и оказались в широком полукруглом вестибюле,

вдоль стен, которого тянулись многочисленные двери. Потолок над ними скрывался в зеленоватом

тумане. Стены были голыми, но Гермиона знала, будто помнила, что когда-то на них висели

гобелены, изображающие охоту на единорога. А потолок был украшен звездами. Вдоль стен тогда

стояли кушетки, длинные кушетки, покрытые подушками — алыми, зелеными, синими, и она

помнила, как она лежала на этих кушетках, и не одна…

Гермиона почувствовала, как краснеет, и была ужасно рада, что невидима. Ну и ну. Она опустила

глаза, обнаружила, что она сжимает в руке Ликант и поспешно отпустила его. Она была уверена,

однако, что ее лицо все еще пылает. Как они занимаются этим на кушетке и не падают?