Ирина Маркова: Косяки и косячки

В весенний день иль средь осенних луж
Поэт строчит и вопрошает снова:
«В конце концов, я Муж или не Муж?»
Такой вопрос врасплох застал Смирнова.

Ища ответ, он выбился из сил,
Глаголом жёг, перегибая палку,
Но на вопрос ответ не находил,
Потягивая молча минералку.

Он осознал, что он – реальный Муж —
Ответ пришёл, как солнце из-за тучи,
Когда объелся на закуску груш,
И пил не минералку, а покруче.

Услышал, как грохочут сапоги,
Когда стихи горланил на балконе —
То рюмку налила «На ход ноги»
И осушила вмиг «Жена в законе».

… Доктор, ты тронуть меня не моги, не моги!
Врёшь, не возьмёшь…
…………………………………………………
… Бог не выдаст – уйду от Альцгеймера,
И Паркинсон не поймает меня!

Доктор, врёшь! Мне Альцгеймер не страшен,
Как поэта – меня не сломать.
Я талантом отменным украшен,
Паркинсону меня не поймать!

Я аршином себя не измерю
На российском бессмертном пути,
Паркинсона избегну, я верю!
Но от Кащенко мне не уйти…

…Из простенькой оправы на столе
Взывал Чертёж неведомой фигуры
И кругом непомерной кубатуры
Зиял сквозь синусоиды зубов!
…………………………………………
Чертёжник Гамлет задрожал руками…
…………………………………………
Хлебнул чернил, забормотал невнятно…

Свои стихи пуская в оборот,
Шипя сквозь синусоиды зубов,
Поэт Смирнов шокировал народ
И был непредсказуем, свеж и нов.

И для поэта не было табу,
Когда бесстрашно покорял Парнас,
Чертёжник Гамлет задрожал в гробу,
Шекспир перевернулся, и не раз.

Смирнов опешил, рюмку пригубя,
Затем перо с бумагой уронил,
И лишь тогда сумел прийти в себя,
Когда изрядно похлебал чернил.

В себе Шекспира заново открыв,
С Шекспиром в синусоиде возрос,
И двести грамм чернил уговорив,
Нашёл ответ на Гамлета вопрос.

Говорят: – За что ж он Славу так —
То по шее двинет, то – в пятак…
………………………………………….
В адском круге «кройки и шитья»!
У меня есть Слава для битья!

Смирнов – поэт критичный, сложный,
И явно в творчестве силён.
Но в Славу долго, безнадёжно
И безответно он влюблён.

Он Славе делал предложенье,
И сердце ей глаголом жёг,
Но всё ж её расположенья
Смирнов завоевать не смог.

Покою Слава не давала,
Он к ней и этак, он и так,
Она ж терпенье потеряла,
Ответно дав ему в пятак.

О времена сейчас, о нравы!
В который раз уверюсь я —
Смирновы могут быть для Славы,
Но есть Смирновы для битья!

Милая с размаху ручкой-плахой
Всё простила мне по голове.
Я же-не скулил, не ныл, не ахал.
Я – как Поп из сказки – обалдел!
………………………………………
Расползлись кругами гематомы
По официальному лицу…

Вдарила любимая с размаху
И, похоже, это не предел,
Но поэт не плакал и не ахал,
А – как Поп из сказки – обалдел.

Тут же написал стихов три тома —
Меньше не положено творцу.
Жаль, пришлись некстати гематомы
Столь официальному лицу.

За перо берётся то и дело —
Стали, знать, дела совсем плохи —
И неутомимо, обалдело
Пишет обалделые стихи.

… Со всей Бразилии собравшись, Обезьянки
Визжат извечное бразильское: Налей!
………………………………………………..
… И всё же, тётушка, ну как же миллион?
Молчит и смотрит Утконосом на Ехидну.
А может быть – как на Ехидну Утконос?
………………………………………………..
Здесь «Беломор» предложат по-бразильски…

Когда, мечтая по-толстовски,
Смирнов гулял среди полей,
Лелеял он – поэт московский —
Мечту бразильскую: «Налей!»

Как Гамлет, мается вопросом:
«Где взять?» – душа его гласит,
Как на Ехидну Утконосом
На тётку Чарли глаз косит.

И в окруженье обезьянок,
И тётке Чарли не в укор,
Поэт среди бразильских пьянок
Закурит русский «Беломор».

Не курит тётка – вот обидно! —
Но выпить вместе – без вопроса!
А выпьет – чистая Ехидна
В глазах поэта-Утконоса.