Игорь Губерман - Гарики на каждый день

Смешно,когда мужик,цветущий густо,
с родной державой соли съевший пуд,
внезапно обнаруживает грустно,
что,кажется,его давно ебут.

Блажен,кто в заботе о теле,
всю жизнь положил ради хлеба,
но небо светлее над теми,
кто изредка смотрит на небо.

Свечение души разнообразно,
незримо,ощутимо и пронзительно;
душевная отравленность – заразна,
душевное здоровье – заразительно.

Уехать. И жить в безопасном тепле.
И помнить и мучиться ночью.
Примерзла душа к этой стылой земле,
вросла в эту гиблую почву.

Во всем,что видит или слышит,
предлог для грусти находя,
зануда – нечто вроде крыши,
текущей даже без дождя.

Друзья мои! Навек вам нежно предан,
я щедростью душевной вашей взыскан;
надеюсь,я не буду вами предан,
и этот долг не будет вами взыскан.

На нас нисходит с высоты
от вида птичьего полета
то счастье сбывшейся мечты,
то капля жидкого помета.

Жил человек в эпохе некой,
твердил с упрямостью свое,
она убила человека,
и стал он гордостью ее.

Нету бедственней в жизни беды,
чем разлука с любимой сумятицей:
человек без привычной среды
очень быстро становится Пятницей.

Проста нашей психики сложность,
ничуть не сложнее,чем прежде:
надежда – важней,чем возможность
когда– нибудь сбыться надежде.

Мы – умны,а вы – увы,
что печально,если
жопа выше головы,
если жопа в кресле.

Звоните поздней ночью мне,друзья,
не бойтесь помешать и разбудить;
кошмарно близок час,когда нельзя
и некуда нам будет позвонить.

В стране рабов,кующих рабство,
среди блядей,поющих блядство
мудрец живет анахоретом,
по ветру хер держа при этом.

В стране рабов,кующих рабство,
среди блядей,поющих блядство,
мудрец живет анахоретом,
по ветру хер держа при этом.

Как нелегко в один присест,
колеблясь даже,если прав,
свою судьбу – туманный текст
– прочесть,нигде не переврав.

На все происходящее гляжу
и думаю: огнем оно гори;
но слишком из себя не выхожу,
поскольку царство Божие – внутри.

Прожив полвека день за днем
и поумнев со дня рождения,
теперь я легок на подъем
лишь для совместного падения.

Красив,умен,слегка сутул,
набит мировоззрением,
вчера в себя я заглянул
и вышел с омерзением.

В живую жизнь упрямо верил я,
в простой резон и в мудрость шутки,
а все высокие материи
блядям раздаривал на юбки.

Толстухи,щепки и хромые,
страшилы,шлюхи и красавицы
как параллельные прямые
в мое душе пересекаются.

Я не стыжусь,что ярый скептик
и на душе не свет,а тьма;
сомненье – лучший антисептик
от загнивания ума.

Будущее – вкус не портит мне,
мне дрожать за будущее лень;
думать каждый день о черном дне
– значит делать черным каждый день.

Мне моя брезгливость дорога,
мной руководящая давно:
даже чтобы плюнуть во врага,
я не набираю в рот гавно.

Я был везунчик и счастливчик,
судил и мыслил просвещенно,
и не один прелестный лифчик
при мне вздымался учащенно.

Мой небосвод хрустально ясен
и полон радужных картин
не потому,что мир прекрасен,
а потому,что я – кретин.

На дворе стоит эпоха,
а в углу стоит кровать,
и когда мне с бабой плохо,
на эпоху мне плевать.

Я держусь лояльной линии
с нравом времени крутым;
лучше быть растленным циником,
чем подследственным святым.

В юности ждал я радости
от суеты и свиста,
а превращаюсь к старости
в домосексуалиста.

Я живу – не придумаешь лучше,
сам себя подпирая плечом,
сам себе одинокий попутчик,
сам с собой не согласный ни в чем.

Пишу не мерзко,но неровно;
трудиться лень,а праздность злит.
Живу с еврейкой полюбовно,
хотя душой – антисемьит.

Я оттого люблю лежать
и в потолок плюю,
что не хочу судьбе мешать
кроить судьбу мою.

Все вечные жиды во мне сидят -
пророки,вольнодумцы,торгаши,
и,всласть жестикулируя,галдят
в потемках неустроенной души.