Светлана Багдерина - Пламя Сердца Земли

Не погас и не устроил.

В прошлой жизни этот язык вполне мог бы принадлежать слону.

Что бы ни говорили злопыхатели и завистники о его источнике.

Известную в личном реестре внука царя как «номер два».

И был не прав. На самом деле, о причине сей какофонии было очень легко догадаться: как часто вы встречаете собак-трубачей?

Всем известно, что умруны чувствовать не могут.

В приказе было сказано только про направление движения, но не про скорость.

Или ночь, если быть пунктуальным.

Если бы дверь была закрыта, она сейчас вынесла бы ее плечом и не заметила.

Или, что точнее отражало и силу и суть явления, к тепловой атаке

Еще не занятым вернувшейся с удвоенным рвением к работе артелью кузнецов, к которой незаметно успели присоединиться с десяток плотников с тремя корзинами гвоздей.

А на самом деле тихо и сипло.

По крайней мере, она так думала.

Жарче быть уже не может, рассудила она, а если вдруг окажется, что может, то отправить не дожеванные вездесущим мотыльком одежки в подземную топку никогда не поздно.

Естественно, за эталон бралась не рука сходящей с ума от жары Серафимы. Но уж, как говорится, чем богаты…

На протяжении двух секунд.

Не исключено, что именно на такой.

«Приготовиться попробовать попытаться», было бы более точным описанием ее теперешнего состояния.

Если помните, по лукоморскому поверью икание вызывается вовсе не судорожным и ритмичным сокращением диафрагмы, как думают невежды и представители так называемой лженауки медицины, а когда кто-то вспоминает тебя недобрым словом.

Он сам предпочитал себя называть «дедка-ведка».

Такие обширные познания мельника, переквалифицировавшегося в волшебники, поражали бы и наводили на размышления об учебной программе ВыШиМыШи, но все объяснялось проще: его приемная мать обшивала всех деревенских модниц в округе, и сыну волей-неволей приходилось иногда быть свидетелем обсуждений

Симеон после такого вступления схватился за сердце, Граненыч – за карту, Агафон – за шпаргалку.

Скромное меню из десяти блюд и оркестр народных инструментов оказались там, естественно, совершено случайно.

При этом предположении Панас схватился за сердце.

Естественно, на благонадежных ее участках.

Он знал, что Агафон предпочел бы пощечину.

Явно с намерениями попытки нанесения как можно более тяжких телесных повреждений. Попытки – потому что бессмертие и неуязвимость Костея никто не отменял. Но никто не отменял и чувство глубокого морального удовлетворения.

А также зубила и ножовки по металлу.

И, естественно, с ведерком перьев гусиных, трехлитровой банкой чернил и гигантской кипой бумаги.

В данном случае Серафима и скромность – это не совмещение несопоставимых вещей, а выбранный ей на ходу стилистический прием, который позволит слушателям в полном объеме оценить всю огромность и сложность выполненной работы.

Носившее, скорее, восхвалительно-превозносительный характер.

Причем не сдался в буквальном смысле слова: из самого глубокого склепа-лабиринта, куда загнала его экспрессивная руководительница практики одного из самых безнадежных учеников и где продержала его, несмотря на все его попытки вернуться к руководству школой, две недели, сначала осторожно выглянул белый саван на берцовой кости, и только потом – сам ректор. Но и после полной и безоговорочной капитуляции ему не было позволено вернуться к исполнению обязанностей, пока он не подписал кровью разрешение на продолжение учебы Агафону.