Светлана Багдерина - Пламя Сердца Земли

Разница исключительно академическая.

Какое бы впечатление на него ни произвело приветствие Оберихи, но даже он понимал, что самое безопасное пока для него – не расхохотаться.

Государственный герб на спинке этого стула рассеянно вырезал перочинным ножиком вчера вечером сам Граненыч, пока размышлял о стратегическом.

Граненыч не мог знать, что его изобретение через сто лет будет запрещено к применению специальным эдиктом международной конвенции как противоречащее идеям гуманизма осаждающей стороны.

Школы, посещаемой учениками по воскресеньям, потому что в другие дни недели они работали, и пустяками, вроде изучения логарифмов или доказательст теорем, заниматься было некогда.

Один из бездетных дядьев отписал ему свою кузню, и теперь Сёмке была предоставлена полная возможность показать всем, что он способен не только механические трещотки в дымоходы соседям подвешивать, да заводных лягушек бабам в сметану бросать.

В основном те, до которых не достали длинные руки малолетнего изобретателя-рецидивиста.

Два пошире – в дальней стене на уровне человеческой груди и одно поуже – рядом с дверью, на уровне коленок.

Не связанное с металлообработкой.

Получили твердое обещание направить крышу сразу, как вернутся и успокоились. Соловьи-разбойники свои обещания на ветер не бросали.

Лукоморские дороги, подобно абстрактному, изучаемому в школах знахарей веществу, имели свои три состояния: «пыльно», «грязно» и «снежные заносы». На данный момент наблюдался безрадостный феномен их перехода из одного состояния в другое.

В каком смысле – кипящий и готовый сам стрелять ядрами на двести метров Никодим не уточнил.

Всю оставшуюся дорогу до своих палат разъяренному князю Никодиму пришлось держать ее обеими руками за ручку, чтобы она оставалась на месте.

В случае умрунов – отбежав.

Вернее, его однообразное отсутствие.

Ни у Иванушки, ни у деда Зимаря не нашлось достаточно доводов, чтобы убедить несчастного мага, что лука седла предназначена не для этого.

Кони ответили ему тем же.

На большее не хватило ни сил, ни терпения, ни зубов.

Так как человек, который спал всю ночь, не может чувствовать себя таким разбитым и не выспавшимся.

Чего именно – ни Иван, ни Агафон, ни дед Зимарь так и не поняли, как ни старались.

Впрочем, как и все остальные мысли, кроме сладкой, манящей, обволакивающей мысли о сне.

По мнению Агафона, этот лишек потянул еще километра на три, если не на пять: им, нежити, легко говорить «семь с небольшим» – они это расстояние пешком пробегали, а ему, приходится преодолевать его верхом на спине самой тряской, сварливой и неудобной лошади во всем Белом Свете.

«По одному на каждую ногу?» – задал сам себе к месту и ко времени вопрос Иван – юный натуралист и тут же забыл.

Впрочем, так оно и было.

Чтобы не сказать, что выбора у него не было вообще никакого.

Исключительно в переносном смысле, т. к. никакой крови – ни горячей, ни холодной – Костей в них не оставлял.

Правда, несколько взъерошенным, потрепанным и ощипанным за время болезни.

Сикося-накося.

Причем, согласно вселенскому закону падающего железа и стекла, снизу оказалось именно стекло, а железо приземлилось точнехонько сверху.

Пришедшей в восторг от проведенного ремонта и доказавшей, что ничто общечеловеческое, включая благодарность, ей не чуждо.

Исцеление от насморка имело, как и ожидал Иванушка, свои отрицательные стороны, едва не стоившие целостности всей беде. От растерзания ее спас только пучок перьев, припасенный дальновидным царевичем в кармане и торопливо подожженный под самым носом старика.

Под свежевоздвигнутым навесом, перед свежезамененной дверной коробкой, напротив свжеотремонтированных ворот и т. д. и т. п.

Мыльных опер и сериалов тогда еще не изобрели, произведений Лючинды Карамелли она не видела отродясь, и поэтому сравнить происходящее по-настоящему бедной убыр было и не с чем.