Цогто Жигмытов - Бабайка

И мы побежали искать лекаря.

Этот рисунок я увидел в пятом или четвертом по счёту доме. И лишь через час беспокойство, глодавшее меня, превратилось в понимание.

– Стой, – сказал я.

– Что такое? – остановился он. – Опять устал?

– Нам надо вернуться, – сказал я.

– Куда ещё вернуться? – мой компаньон был недоволен.

– К гончару.

– Брат, – сказал он, положив мне руку на плечо и заглянув мне прямо в глаза. – Если мы будем всё время возвращаться или сожалеть о том, что уже сделано, мы никогда…

– У гончара на стене рисунок.

– У пахаря тоже на стене рисунок.

– У какого пахаря?

– Не помню. Пахарей много.

– Ты не понимаешь. Там на рисунке… короче, мне надо его как следует рассмотреть.

– Ну что сказать, – сказал он. – Ценитель искусства, дитя муз. Сын у него в беде, а он будет картинки… Ладно, пошли, – быстро перекинулся мой компаньон, увидев, как изменилось моё лицо.

И мы побежали к дому гончара.

Надоело мне всё это уже порядком. Все перемещения бегом. Абебу Бекила хренов.

Сдохну я здесь.

Хотя нет, не сдохну. Потому что нельзя.

Мимо дома ткача, через кустарники, мимо свалки.

Мне вспомнилось, как я участвовал в зимней отраслевой Спартакиаде, защищая честь родной конторы. Первый день бежал индивидуальную гонку, а на второй эстафету. Издевательство над людьми, конечно, все эти спартакиады и прочие весёлые старты. Весь год куришь бамбук, и вдруг в один прекрасный день, согласно списку, представленному профкомом, трясешься в автобусе с коллегами, посмеиваешься при этом, дескать, подышим свежим воздухом, вечером, в день заезда на базу, само собой – за приезд, за удачный старт, за спорт и физкультуру, а потом, на старте, неожиданно для тебя самого вдруг прорезается в тебе неведомо где спавший весь год спортсмен. И ты надсаживаешься на этой лыжне, стреляя лыжами-деревяшками, полученными на местной базе, и не хочешь уступать лыжню, а уступив, пытаешься зацепиться за этим молодым на пластике и в гоночном комбинезоне, с подозрительно техничным ходом, это в каком-таком учреждении такие работают? – и отстаёшь на каждом шаге, и терпишь-терпишь, чтобы на финише королём пронестись последние пятьдесят метров. На следующее утро с лёгким ужасом думаешь о том, что вот опять бежать тот же трешник, только в эстафете, мама моя, да я же сдохну! а на деле всё оказывается гораздо легче, чем ты думал, потому что вчера продышался как следует, и организм подтянулся чуток, пытаясь соответствовать внезапно изменившимся условиям существования.

Так вот к чему я всё это. Я в этом мире второй день. И всё бегом. И всё никак не втянусь.

Господи! как ноги-то болят.

– Есть, – сказал я тихо.

– Что такое? – спросил гончар. Мой компаньон никаких вопросов не задавал, но всем своим видом выражал заинтересованность.

Я аккуратно снял рисунок со стены, положил его на стол и разгладил ладонью. Где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль: бумага офисная, плотность восемьдесят граммов на квадратный метр, откуда?

– Смотри, – сказал я, – змея и мальчик.

– Ты же вроде искал игрушку? – внимательно разглядывая рисунок, сказал мой компаньон. – А, понял. Змея в очках?

– Да, – сказал я. А сам думал, как же это я сообразил-то: совсем ведь не похоже на змею в очках. Пропорции не соблюдены – змея больше мальчика. Не шибко талантливый художник рисовал.

– Кто это нарисовал? – спросил мой компаньон.

– Сын, – сказал гончар. – А что, хороший рисунок? Может, сменяемся на что-нить?

– А где он? – спросил я.

– Сын-то? Я почём знаю. Бегает где-то.

Бегает, подумал я, кто бы сомневался.

– Чего встал? Пошли, – уже от двери сказал мой компаньон.

– Это я возьму с собой, – сказал я и взял рисунок.

– Э! – сказал гончар. – Куда потащил?

– Я принесу что-нибудь взамен, – сказал мой компаньон.

И мы что?

Правильно – побежали.

Пацана мы нашли через час на реке – он ловил рыбу удочкой. На вид ему было лет двенадцать. Место было красивое: тихая река, плавно катящая свои воды к оранжевому океану, и орёл высоко в небе. Следит он за нами, что ли?

Хоть кто-то тут не никуда не бежит, подумалось мне.

– Это твоё? – спросил компаньон, сунув под нос рыбачку бумажный лист.

Что-то в этом есть – не тратить время на всякую словесную шелуху.

– Моё, – ответил сын гончара, коротко посмотрел на рисунок.

– А почему ты это нарисовал? – спросил я, присев рядом на корточки и положив руку ему на плечо – на всякий случай. Непохоже, что он собирается убегать, но кто знает…