Ирина Дынина - Босиком по битым стеклам 2. Арлиэлла. Опасные тропы Ангоры

Перед, распаленной предстоящей веселой забавой толпой, на хорошем, породистом скакуне, предстала молоденькая девушка в весьма странной и вызывающей одежде, призванной смущать умы простых сельских жителей. Темноволосая и ясноглазая девица напялила на себя несуразно широкие штаны из мягкой полотняной ткани и узкий, замшевый жиппон, мужского же, кроя. Волосы незнакомки, цвета самого лучшего гречишного мёда, свободно развевались на ветру, а не были убраны под платок, или же, аккуратный чепец. Синие глаза метали громы и молнии, руки крепко сжимали тонкий хлыст.

– Прекратить, я сказала! – рявкнула девка командным голосом и злобно оскалилась, точь-в -точь, волчица, защищающая свое логово – Отпустить! И, извиниться!

Крестьяне угрюмо зыркали на наглую девицу – мало ли кто тута шастает, верхом на добром конике? И, кто ты есть такая, девка странная? Без отца, без матери или братьев старших? Времена нынче военные, лихие, а здеся граница с враждебным герцогом, да барон-мятежник под боком, кинжалы изготовил. А туточки – все свои, в случае чего и концы в воду!

Девица продолжала улыбаться, зло и насмешливо, делая вид, что не замечает, как её медленно обходят, окружая, заходя с боков и сзади.

«В клещи берут, стратеги! – презрительно фыркнула девица – Ну-ну, дерзайте, Рэмбо доморощенные!»

– Ты, девка – один из любителей сладенького, глумливо ухмыльнулся – С лошадки-то, слезай. Всё, приехала значится. Видать по всему, ты тоже с сийнезийцами снюхавшаяся, а значится, герцогу нашему доброму – враг и добыча наша законная. Трофей! Гы-гы ..

– Что ты говоришь! – легкомысленно отмахнулась незнакомка, подбоченившись и ослепительно улыбаясь – Какой убедительный тон! Поди ты, храбрец, воевал знатно, храбро землю свою от ворога лютого оборонял и врага грозного лупил в хвост и гриву?

– То не нашенское дело! – визгливо выкрикнул кто-то из недовольно сопящей толпы – То – дело солдат, да господ – землю от ворога оборонять! Наше дело – хлеб растить, скотину обихаживать, да налоги давать в срок.

– Женщин насиловать, да детишек пугать? – не унималась бесстрашная, а какая же еще, раз одна, без подмоги, на разгоряченную толпу прыгает прытко, девка и смачно плюнула под ноги мужику, имевшему наглость к ней приблизиться.

– А, они наших, чо ли, не сильничали? – прорезался средь бунтующих еще один отчаянный визгун – Пару дён назад на Луанду шли маршем, а по пути творили чего? У Феньки Косого жёнку вшестером на сеновал затащили и охаживали скопом до утра, а, Панта Кривоноса, дочку? У Окорохи Рыжего, так и вовсе, всех баб в доме попортили. Оно и понятно – у Окорохи бабы толстые, да румяные, но бабку Корку за что? На старуху польстились, нелюди, а оприходовав, так и сунули ее, горемыку, в бочку, вниз головой, да срамом наружу. Охальники, да душегубцы!

– А, нам, чи, нельзя? – громко кто-то захохотал в стороне – Тяни её с коня, робяты.. Будет нам ныне праздник сладкий! – и толпа, радостно колыхнулась вперед, намереваясь вцепиться, впиться и стянуть десятками рук с коня эту отчаянную девку, вздумавшую лезть не в своё дело.

Рыжеволосая девочка, побледнев до синевы, снова заголосила, тонко, пронзительно, обхватив голову руками-былинками, мужик, тот самый, было прервавшись, стянул штаны до низу и принялся мять мягкие груди сомлевшей няньки, сладко причмокивая от вожделения, а девка на ладном конике, как-то зло рассмеявшись, вскинула вверх тонкую руку.

На её узкой ладони заиграло, заплясало дикое пламя, такое яркое, что аж, глаза резало. Приметное пламя – золото и бирюза.

Толпа, распаленная злобой и похотью, колыхнулась назад, отступая, заголосила на разные голоса, завыла протестующе, испуганно притихла и отхлынула, затаившись и не смирившись.

– Магичка! – заорал кто-то – Спасайси ..

И только тот самый мужик, занятый важным делом, не спешил отваливать от своей добычи, сладко посапывая и готовясь приступить к самому главному действу.

Именно ему в голый зад и прилетел пламенный привет от раздраженной сопротивлением наездницы – подобно злой пчеле, молния впилась в белый зад насильника и несчастный, взвившись свечкой вверх, громко заорал, достоинство его поникло и обиженно обвисло, а на площади посреди сельца наступила мертвая тишина.

Виллане, насмерть перепуганные колдовским огнем, застыли, точно окостенев, а девка злобно ощерилась и кривила неприлично пухлые губы.

– Отставить! – ухнуло позади девицы и она, признав в голосе новоприбывшего знакомые интонации, присущие лишь опытным служакам, неторопливо обернулась.