Борис Леонтьев: Триумф великого комбинатора

Оказалось, что бывший государственный оценщик антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски:

– Я до гроба ваш, месье Бендер!

– Вот до гроба не надо, – ответил ему на это Остап. -Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер.

– Я буду там гораздо раньше.

Остап возвратился к машине.

– Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет. Пусть поспит. Никогда не был в "Мулен-Руж". Поехали в кабаре!

К вечеру великий комбинатор был в своем номере.

– Итак, мой друг, вы французский коммунист, – плавно начал он. – Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык. Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает финансовые трудности. Но это лирика. Главное – вы ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между делом скажете: "Да, хворает лошадка, скоро скопытится!" и тут же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки), незаметно уходите из кафе и рысью – в советские денники. Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы все поняли?

– Почти.

– Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью надо выучить наизусть.

– Сказать пару слов... статья...

– Затем вечеринка на Шмэн-Вер.

– Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан Парижа?

– Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело с обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если быть проще, тогда к тебе потянутся люди.

– На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер.

– Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко!

Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых передниках, горничных с утюгами и шемизетками, зашагали по коридору и вошли в номер Ляшко.

– Андрей Тихонович, – скороговоркой сказал Остап, позвольте вам представить...

Но Андрей Тихонович его оборвал.

– Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! – На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. – Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..

– Чисто случайно.

– Камарад Пьер, – представил себя Джон.

– Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, – прибавил Гурий.

– Вместе в гражданскую воевали.

– Ах! ах! ах! – заахал Ляшко. – А под чьим командованием сражались? Я, например, с басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...

– Андрей Тихонович, – оборвал его администратор, камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же с директором будет пообстоятельнее.

В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено.

– И вы еще спрашиваете?! – директор всплеснул руками. -Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...

– И то верно. Берите его с собой... Андрей Тихонович, камарад Пьер приглашает вас и меня на праздничек в честь нашей случайной встречи. Сами понимаете, такое раз в жизни случается! – О чем разговор? Нет никаких разговоров... Может Кима разбудить?

– Он спит? – удивленно спросил администратор. – Что с ним такое?

– Выглушил всю бутылку такого же рома!

Администратор неопределенно поглядел на Ляшко, постоял молча, почесал в затылке, рассудил так:

– Это кто-то из поклонников вам этот ром презентовал, не иначе!

– Может разбудим? – спросил Ляшко.

– Да зачем же? – Исидор Кириллович театрально сморщился. – Пусть отдыхает.

– Хорошо! Черт с ним. Пусть дрыхнет. Итак в...

– В Мэзон-Лаффит.

– Туда!

Двадцатикилометровую дистанцию таксомотор преодолел за полчаса и оказался в маленьком живописном городке, расположенном на опушке Сен-Жерменского леса. Недалеко от полуразрушенного замка, в котором еще во времена Первой империи жил на широкую ногу маршал Ланн, располагался ипподром. Въезд в конюшню советской команды вел прямо с улицы. Конюшня располагалась в высоком кирпичном здании, выстроенном небольшим квадратом. Все ворота и двери были выкрашены коричневой краской. Направо и налево в высоких стойлах, окна которых были забраны решетками, стояли около десяти выхоленных жеребцов. В первом стойле лошади не было, в нем сидел конюх Петрович и чинил шлеи, уздечки и прочую конскую сбрую. Андрей Тихонович хотел было с характерным только товарищу Ляшко комчванством заметить: "Наерундил ты, Петрович, делов!", но промолчал и лишь любезно повел товарища Пьера на середку конюшни. Здесь он остановился с замиранием сердца. В четвертом стойле полулежал Черный Вихрь.