Жан Ануй - Генералы в юбках [=Штаны]

Президентша. Суд отклоняет просьбу защиты.

Лебеллюк (безропотно садится) . Да, госпожа президент.

Леон (шепотом) . Тряпка! Что они могут еще тебе отчекрыжить?

Президентша. Прекратить разговоры! Продолжай, деточка. Поделить с нами всем, что у тебя наболело.

Мари-Кристин. Эти мужчины, скажу я вам… это что-то невозможное!.. (Сбивается.)

Ада (рвется ей подсказать) . Ну-иу… вспомни, как дальше… Вспомни, что ты думаешь про мужчин…

Президентша. Тсс!

Мари-Кристин (после долгой заминки продолжает) . Эти мужчины, скажу я вам… это что-то невозможное! (Опять запинается и повторяет.) …это что-то невозможное! Хотя я была совсем маленькой девочкой, но и тогда… но и тогда, видя маму постоянно плачущей в своем углу… углу… я многое поняла, даже слишком многое для своего возраста… Я видела, как она оплакивает свою загубленную молодость и блестящие партии, которые она могла бы составить, не повстречай она на свою беду моего папу… И видя, как она заводит руки за голову перед зеркалом… сорванная во цвете лет… во цвете лет… когда бог… когда ей бог…

Ада (подсказывает) . Послал!

Мари-Кристин. Послал… когда ей бог послал… бог послал… (Вдруг ее осеняет, и она продолжает — не очень, впрочем, уверенно.) …кусочек сыра. На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась!

Хохот в зале.

Леон (стоя рукоплещет) . Браво, малышка! Высший балл!

Ада (подскакивает к Мари-Кристин, которая уже закрылась локтем) . Мерзавка! Маленькая мерзавка! Это ты все придумала, чтобы своего папочку повеселить! Они в сговоре, госпожа президент! Я возражаю против дальнейшего опроса этой козявки! Ей бы только доставить удовольствие своему обожаемому папочке! Передразнивает: «Папочка! А, папочка! Ты не поможешь мне написать изложение? У тебя это так хорошо получается!» А тот уже размяк, можно веревки вить: «Ну, конечно, моя куколка! Приходи ко мне в кабинет». И если его сейчас ждет статья в «Фигаро» — все, пиши пропало! Курьер может ждать до скончания века…

Президентша (проявляя нетерпение) . Что вы можете сказать суду по существу?

Ада. Госпожа президент, он ко всем неравнодушен, ко всем, кроме меня! Мы даже уехали с улицы Помп. Шуточное ли дело — тридцать две соседки в доме! А женщины из «Фигаро»?! Да начни я расследование, мне пришлось бы взорвать всю редакцию! Ладно бы довольствовался своими знакомыми, так нет, ему дамочек прямо на улице подавай! Он ведь всегда гуляет с опущенной головой. Сколько раз он приходил домой с такой вот шишкой на лбу! Это он провожал глазами очередную корму!

Президентша. У вас еще есть, что сказать суду, прежде чем будет дано слово защите?

Ада (твердо) . Да, госпожа президент. Мой муж — самовлюбленный патриархам и деспот. Он забрал у меня все: мою невинность и лучшую пору молодости, мои иллюзии, мое приданое, моих подруг по пансиону, даже всех моих горничных, за исключением откровенных уродок! Он докатился до того, что, глумясь надо мной в моем собственном доме, сделал сенегальского ребенка несчастной служанке! Чаша моего страдания переполнилась! Во имя достоинства французской женщины и отвоеванных ею свобод, во имя Женского Сопротивления и тех, кто пал жертвой в неравной борьбе, я требую, чтобы суд покарал моего мужа со всей строгостью нашего закона! (С достоинством садится при общем тягостном молчании.)

Лебеллюк (Леону, шепотом) . Если суд пойдет ей навстречу, ты лишишься предмета своей законной гордости.

Президентша. Слово предоставляется защите.

Лебеллюк (вставая, с пафосом) . Я буду краток!

Леон (со смешком) . Еще бы!

Лебеллюк (смерив Леона испепеляющим взглядом, продолжает) . Прежде чем ответить обвинению, я хочу выразить в этом священном зале правосудия свое глубочайшее уважение Женскому Сопротивлению и всем его жертвам. Что являла собой наша страна до свершения победоносной леворюции? В ней царили анархия и несправедливость! Мужчина был всем, женщина ничем. Мужчина этот деспот и лицемер, закабалял ее все больше и больше! «Не хочу! — в отчаянии рыдала женщина. Не хочу брильянтов! И дорогих платьев! И норкового манто! Не хочу стиральной машины и модернизированной посудомойки!» Но мужчина, смеясь, продолжал безжалостно осыпать ее этими ложными ценностями и, помахивая чековой книжкой, как садист кнутом, приговаривал: «У тебя ни в чем не будет недостатка! И ты навсегда останешься моей собственностью!» Печальные времена… К счастью, уже забытые. Наконец-то справедливость восторжествовала! И вот наша женщина наравне с мужчиной зарабатывает на хлеб в поте лица своего. И уже служит в армии. Но до подлинного равенства еще далеко! По какому, скажите, праву мужчины до сих пор отказываются рожать? Хочется верить, что там уже занялись этим вопросом… А теперь два слова о моем подзащитном. Я надеюсь, что вы трезво оцените эти так называемые похождения! Вспомним Стендаля, бессмертного создателя «Трактата о любви». Красавицы того времени не удостаивали его даже взглядом… А гигант Бальзак! Чего стоит одна эта позорная история с мадам Ганской… Вспомним бедного Мольера, этого записного рогоносца… Как видите, одно бахвальство. Мой подзащитный невиновен! Все эти истории с горничными не стоят ломаного гроша. Вы сами видели, куда нас завел скандал вокруг так называемого незаконнорожденного ребенка, который оказался чистокровным негритенком. Гражданки судьи, мой подзащитный, в котором так нуждаются «Фигаро» и Французская академия, не обратился к вам, как я когда-то, с просьбой о хирургическом вмешательстве. Не потому ли, что уже, увы, не во что вмешиваться. Впрочем, вам решать. Верю, что суд, проявив свойственную ему мудрость, прислушается к моим словам. (Садится.)