Жан Ануй - Жаворонок

Жанна (подходя к нему) . Слушай, Робер. И первым делом забудь, что я девушка. Это тебя и сбивает с толку… Конечно, господь меня создал не уродом, но ведь ты такой же, как и все мужчины, тебе просто не хочется упустить удобный случай… Боишься, что в собственных глазах будешь выглядеть дураком… Ничего, найдешь себе еще девочек, поросенок паршивый, если уж тебе так приспичило грешить… Девочек, которые тебе и удовольствия больше доставят и меньше с тебя потребуют… Да уж и не так я тебе нравлюсь.

Он колеблется, боясь оказаться в дураках.

( Внезапно кричит сердито.) Если ты, Робер, хочешь, чтобы я тебе помогла, помоги и ты мне! Всякий раз, когда я говорю тебе правду, соглашайся со мной и отвечай «да», иначе мы с тобой никогда не договоримся…

Бодрикур (отводит глаза, пристыженно ворчит) . Ну, нет…

Жанна (строго) . Как так — нет?

Бодрикур. То есть я хотел оказать: да… Что верно, то верно. Не так уж я тебя и хочу… (Любезно.) Хотя, заметь, ты все-таки милашка!

Жанна (добродушно) . Ну и хорошо. Хорошо… Да не расстраивайся ты, мой толстячок Робер. Я на тебя за это не сержусь, напротив. А раз мы с тобой по этому пункту договорились, вообрази, что ты уже дал мне мужской костюм и мы болтаем с тобой, как два славных парня, спокойно и здраво.

Бодрикур (все еще недоверчиво) . Ну и что?..

Жанна (усаживается на край стола, допивает вино из его кубка) . Так вот, мой толстяк Робер, решение от тебя самого зависит. Что касается твоего блестящего хода, благодаря которому тебя заметят в высших сферах, здесь откладывать нельзя. Учти, где они — в Бурже. И не знают, какому святому молиться… Англичанин повсюду. Бретань и Анжу ждут, высматривают, где им заплатят подороже. Однако герцог Бургундский, который разыгрывает из себя доблестного рыцаря со своим новеньким орденом Золотого руна, ставит им палки в колеса и потихоньку вымарывает все стеснительные пункты из договоров. Думали, что можно будет рассчитывать хотя бы на его нейтралитет… Слишком дорого нам обошелся его нейтралитет. По последним сведениям, он похваляется, что женит своего сына на английской принцессе. Понимаешь, чем это пахнет? А что такое французская армия, тебе самому известно. Парни-то они славные, могут надавать тумаков и подраться, а вот духом пали. Вбили себе в голову, что уже ничего поделать нельзя, что англичанин всегда будет сильнее. Дюнуа — бастард, командир он хороший, умный, а это в армии большая редкость, но его не слушают, и самому ему все это начинает приедаться. Вечно пирует со своими распутниками у себя в лагере — но и здесь я тоже порядок наведу, дождется он у меня, — к тому же он, как и все бастарды, считает себя чересчур высокородным сеньором… В сущности, на дела Франции ему начхать; пускай, мол, этот хлюпик Карл сам как хочет выпутывается, в конце концов, это его вотчина… Лаир, Ксэнтрай просто быки бешеные какие-то, им бы только лезть на рожон, только бы разить мечом направо и налево, чтобы об их богатырских ударах писали в летописях, — они, так сказать, поборники личного подвига, а пользоваться пушками не умеют и дают себя перебить ни за что, ни про что, как было, скажем, при Азенкуре. Эх, все они горазды быть убитыми, это пожалуйста, с дорогой душой! Идти под нож — от этого толку чуть. Ты пойми, миленький Робер, война — это не партия игры в мяч, не турнир, тут мало играть в полную силу, соблюдая правила чести… Надо выиграть. Надо хитрить. (Касается пальцем его лба.) Надо, чтобы тут варило. Впрочем, ты у нас умница, лучше меня понимаешь.

Бодрикур. Я тоже всегда так говорил. В наши дни думают мало. Возьми хотя бы моих офицеров: грубияны, только бы им подраться, и все тут. А вот тех, кто думает, никто и не собирается употребить с пользой для дела.

Жанна. Никто. Вот потому-то об этом нет-нет да и следует им самим поразмыслить, вместо того чтобы о пустяках думать. А ведь именно тебя, который думает, в один прекрасный день осеняет идея. Гениальная идея, которая может все спасти.

Бодрикур (тревожно) . У меня идея?

Жанна. Только не гони ее прочь. Вот-вот тебя осенит. Ведь твоя голова варит быстро, и сразу все мысли в порядок приходят, и как раз сейчас ты все рассчитал и взвесил. По виду никак не скажешь — это-то в тебе милее всего, — а взвешиваешь. Вот-вот все увидишь ясно. Страшно сказать, но во всей Франции есть сейчас только один человек, который все ясно видит, и это ты!