Сборник - Еврейские притчи

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у тармудян глаза больные?

– И это важный вопрос, сын мой, очень важный. У тармудян больные глаза, должно быть, оттого, что они живут в песчаных местностях.

Тот человек ушел, но вскоре опять вернулся и принялся кричать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

– Что ты хочешь, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Скажи мне, отчего у апракийцев такие широкие ступни?

– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне, очень важный. Мой ответ такой – оттого, что они живут среди болот.

– Много еще вопросов я имею к тебе, но боюсь рассердить тебя.

– Не бойся, сын мой, спрашивай обо всем, что желаешь.

– Тогда скажи, тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?

– Да.

– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

– Но почему?

– Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.

– Будь же впредь осмотрительней, сын мой. Не один раз ты четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.

Некий человек плохо отзывался о рабби, но однажды его одолели угрызения совести, и он решил попросить прощения, сказав, что согласен на любое наказание. Тогда рабби велел ему взять несколько пуховых подушек, распороть их и пустить пух по ветру.

Человек сделал то, что велел рабби.

– А теперь иди и собери пух, – сказал рабби.

– Но это невозможно! – воскликнул человек.

– Конечно, невозможно. И хотя ты можешь искренне сожалеть о содеянном тобою, но так же невозможно исправить зло, причиненное словами, как и собрать весь пух.

Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, его ученики спрашивали:

– Куда ты идешь, учитель?

– Иду совершать угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.

– А какое именно?

– Купаться.

– Разве такое дело угодно Богу?

– Это бесспорно, дети мои. Посмотрите, в театрах и цирках есть статуи царей, и есть человек, который моет и чистит их, и не только получает за это плату, но и пользуется почетом. А человек, созданный по образу и подобию Божию, тем более должен соблюдать свою чистоту.

Жил на свете раввин, который очень гордился своей верой в Бога и постоянно напоминал об этом окружающим, говоря: «Я верую в Господа». Однажды случилось наводнение, вода прибывала с каждым часом. В дом к раввину пришли его соседи и сказали:

– Ребе, вода скоро все затопит, мы уходим, пошли с нами.

– Нет, я остаюсь. Я верую в Бога и знаю, что он спасет меня.

Вода продолжала прибывать. Мимо дома раввина проплывала лодка, и сидящие в ней люди сказали:

– Ребе, здесь есть еще одно место, идите к нам.

– Нет, я не пойду, – отвечал раввин, – я останусь здесь. Господь со мной, я верую в Него, и Он спасет меня.

Так происходило еще два раза: лодки проплывали мимо дома раввина, но тот отказывался в них садиться, уповая на веру в Бога. Наконец вода полностью затопила дом, и раввин утонул.

На небесах раввин встретил Бога.

– Боже, я ведь так сильно верил в Тебя, почему же Ты позволил мне утонуть?

– Но ведь я пытался спасти тебя, – ответил Бог. – Сначала к тебе пришли люди и предупредили об опасности, затем мимо твоего дома по моей воле трижды проплывали лодки. Но ты отказался в них сесть. Как же еще Я мог спасти тебя?

Однажды раввин Нахман смотрел из окна на рыночную площадь и увидел одного из своих учеников, некоего Хайкеля. Тот имел вид очень озабоченный. Нахман окликнул его и пригласил войти в дом и поговорить.

– Скажи мне, Хайкель, – начал разговор Нахман, – видел ли ты сегодня небо?

– Нет, рабби, мне было не до того.

– А улицу, Хайкель, видел ли ты улицу сегодня?

– Да, рабби.

– И что же ты видел, расскажи мне.

– Ну, я видел людей… лошадей… телеги. Я видел торговцев, которые расхваливали свой товар и размахивали руками… Спорящих по какому-то поводу крестьян… Бегающих туда-сюда мужчин и женщин…

– Эх, Хайкель, Хайкель, – удрученно покачал головой Нахман, – и через пятьдесят лет, и через сто на этом месте будет улица, и будет рынок. Другие экипажи будут возить других людей, другие торговцы будут размахивать руками, а другие крестьяне будут спорить между собой. Но ни меня, ни тебя, Хайкель, уже не будет. Так скажи мне, какой смысл во всей этой беготне, если у тебя нет времени просто взглянуть на небо?